Ада, или Радости страсти - Владимир Набоков

* * *

«Ада» – это великая сказка… высочайшее достижение искусства, необходимая, лучезарная, восхитительная книга, утверждающая власть любви и творческого воображения.

Что касается «Ады», то я просто не мог сквозь нее продраться. Первая глава – это разжиженные «Поминки по Финнегану». Остальное – вся эта беспорядочно перетасованная география, весь этот высокоинтеллектуальный эротизм, все эти полиглотские беседы… утомили меня так, как это редко удавалось Набокову. Это великолепие, которое стремится ослеплять своим блеском, но оборачивается не чем иным, как смертельной скукой.

Роман Набокова сам устанавливает для себя законы. Вышедшая в свет после «Лолиты» и «Бледного огня», «Ада» образует вместе с ними своего рода трилогию, не имеющую аналогов по выразительной силе деталей, по степени увлекательности, по архитектонике формы, наконец, по капризной изысканности языка. Она изумительна… По богатству фантазии и изобретательности это, пожалуй, самая удачная из сумасбродных вещей со времен кэрролловской «Алисы».

Никогда еще его проза… не стращала испуганного читателя таким потоком ощетинившейся эрудиции, каламбуров с душком, грубо внедряющихся вставок и плотоядных намеков. Заключительные страницы «Ады» – лучшие в книге и сопоставимы с лучшими творениями Набокова, но, чтобы до них добраться, приходится преодолеть необъятную пустыню насмешливой, призрачной, чреватой заносами полуреальности.

Самый перехваленный роман десятилетия… мешанина всевозможных эффектов, «Улисс» для бедных…

«Ада» считается, наряду с «Даром», «Другими берегами», «Лолитой» и «Бледным огнем», одной из главных набоковских книг, но все же мне кажется, что ей еще предстоит завоевать в сердцах и умах многих читателей то место, которого она, на мой взгляд, заслуживает.

ФАМИЛЬНОЕ ДРЕВО

«Все счастливые семьи довольно-таки непохожи, все несчастливые довольно-таки одинаковы» – так говорит великий русский писатель в начале своего прославленного романа («Anna Arkadievitch Karenina»), преображенного по-английски Р. Дж. Стоунлоуэром и изданного «Маунт-Фавор Лтд.», 1880. Это утверждение мало относится, если относится вообще, к истории, что будет развернута здесь, – к семейной хронике, первая часть которой, пожалуй, имеет большее сходство с другим твореньем Толстого, «Детством и отрочеством» («Childhood and Fatherland», [1] изд-во «Понтий-Пресс», 1858).

Бабка Вана по матери, Дарья («Долли») Дурманова, приходилась дочерью князю Петру Земскому, губернатору Бра-д’Ора, американской провинции на северо-востоке нашей великой и пестрой отчизны, в 1824-м женившемуся на Мэри О’Райли, светской даме ирландских кровей. Долли, единственное их дитя, родилась в Бра, а в 1840 году, в нежной и своевольной пятнадцатилетней поре, вышла за генерала Ивана Дурманова, коменданта Юконской фортеции, мирного сельского барина, владетеля угодий в провинции Сѣверныя Территорiи (иначе Severn Tories [2]), в этом мозаичном протекторате (и поныне любовно именуемом «русской» Эстотией), гранобластически и органически сопряженном с «русской» же Канадией, «французская» Эстотия тож, где под сенью наших звезд и полос утешаются умеренным климатом не одни лишь французские, но также баварские и македонские поселяне.

Впрочем, любимой усадьбой Дурмановых так и осталась Радуга, стоявшая невдалеке от крепостцы того же названия – за границей собственно Эстотии, на атлантической плите континента, между элегантной Калугой (Нью-Чешир, США) и не менее элегантной Ладогой (Майн); в последней имелась у них городская усадьба, там и родились все трое их чад: сын, скончавшийся юным и знаменитым, и дочки-двойняшки, обе с нелегким характером. От матери Долли унаследовала темперамент и красоту, но с ними и старинную родовую черту прихотливого и нередко прискорбного вкуса, вполне проявившегося, к примеру, в именах, данных ею дочерям: Аква и Марина. («Зачем уже не Тофана?» – со сдержанным утробным смешком дивился добрейший, ветвисторогатый генерал – и тут же слегка откашливался с напускной отрешенностью – страшился жениных вспышек.)

23 апреля 1869 года, в моросливой и теплой, сквозисто-зеленой Калуге двадцатипятилетняя Аква, мучимая всегдашней ее вешней мигренью, сочеталась узами брака с Уолтером Д. Вином манхаттанским банкиром, который происходил из древнего англо-ирландского рода и давно уже состоял в имевшей вскоре возобновиться (впрочем, урывками) бурной любовной связи с Мариной. Последняя в 1871-м вышла за двоюродного брата своего любовника, тоже Уолтера Д. Вина, столь же состоятельного, но куда более бесцветного господина.

Буква «Д» в имени мужа Аквы отвечала «Демону» (разновидность «Демьяна» или «Дементия») – в семье его так и звали. В свете же он был повсеместно известен как Ворон Вин или попросту Темный (Dark) Уолтер – в отличие от мужа Марины, прозванного Дурак Уолтер, а по-простому – Красный Вин. Сдвоенным хобби Демона было коллекционирование старых мастеров и молодых любовниц. Не чурался он и пожилых каламбуров.

Матушка Данилы Вина носила фамилию Трамбэлл, и он охотно, входя во всякие тонкости, рассказывал – если не натыкался на умельца, сбивавшего его с избранного пути, – как в ходе американской истории английский «bull» (бык) преобразился в новоанглийский «bell» (звон). Худо-бедно, но на третьем десятке лет он «занялся делом» и довольно быстро вырос в приметного манхаттанского торговца произведениями искусства. Он не испытывал, по крайности изначально, какого-то сугубого вожделения к живописи или тяги к торговле, да и не видел нужды растрясать в связанных с «делом» паденьях и взлетах внушительное состояние, унаследованное им от череды значительно более расторопных и рисковых Винов. Охотно признаваясь в отсутствии особой любви к природе, он провел за всю жизнь лишь несколько тщательно затененных летних уик-эндов в Ардисе – своем роскошном поместье невдалеке от Ладоры. Лишь несколько раз наведался он со времени отрочества и в другое свое имение – к северу от озера Китеж под Лугой: имение, включавшее и эту обширную, странно прямоугольную, хоть и вполне натуральную водную пустошь (да, собственно, из нее и состоявшее), которую окунь (Дан как-то замерил время) перерезал наискось за полчаса и которой он владел на пару с двоюродным братом, в юности очень охочим до ужения рыбы.