Через реку - Джон Голсуорси Страница 10

– Блестящий успех! В наших краях ещё никто не получал такого большинства.

– И не получит. Мне просто повезло. Где ваша сестра?

– В машине.

– Хочу поблагодарить её за агитацию.

– О, она с удовольствием занималась ею! – воскликнула Динни и, неожиданно почувствовав, что если не решится сейчас, то потом будет поздно, прибавила: – Она, знаете, сейчас не устроена и мечтает о какой-нибудь работе. Не подумайте, мистер Дорнфорд… это, конечно, некрасиво… Короче говоря, не подойдёт ли она вам в качестве секретаря? ("Наконец-то решилась! ") Сестра хорошо знает графство, умеет печатать, владеет французским и немножко немецким, если, конечно, нужны языки…

Динни выпалила свою тираду и в полной растерянности умолкла. Однако лицо Дорнфорда не утратило выражения любезной готовности.

– Выйдем и поговорим с ней, – предложил он.

"Боже правый, уж не влюбился ли он в неё?" – удивилась Динни и украдкой взглянула на депутата. Он по-прежнему улыбался, но взгляд его стал строже. Клер стояла у машины. "Вот бы мне такое хладнокровие!" – позавидовала Динни. Она молча наблюдала за происходящим. Люди входили и выходили с торжествующим и деловитым видом, сестра и Дорнфорд оживлённо и доброжелательно беседовали друг с другом, а вокруг сверкало ясное утро. Наконец Дорнфорд вернулся:

– Страшно признателен вам, мисс Черрел. Это же великолепно: мне как раз нужен человек, а требования вашей сестры более чем скромны.

– Я-то думала, вы никогда не простите мне, что я докучаю вам просьбой в такую минуту.

– Всегда счастлив служить вам чем могу и когда угодно. Сейчас мне пора, но, надеюсь, мы скоро увидимся.

Он направился к дому. Динни поглядела ему вслед, подумала: "Какой превосходный покрой бриджей!" – и пошла к машине.

– Динни, – рассмеялась Клер, – да он в тебя влюблён!

– Что?

– Я запросила двести, а он сразу назначил двести пятьдесят. Как тебе удалось покорить его за один вечер?

– Не выдумывай. Если уж он влюблён, то не в меня, а в тебя.

– Нет, дорогая. У меня есть глаза, и я знаю – в тебя. Ты ведь тоже сразу догадалась, что Тони Крум влюблён в меня.

– Это было видно.

– И сейчас видно.

– Вздор! – невозмутимо отрезала Динни. – Когда приступаешь?

– Сегодня Дорнфорд возвращается в Лондон. Живёт он в Темпле, в Харкурт Билдингс. Я уезжаю в город вечером, а послезавтра выхожу на службу.

– А жить где будешь?

– Сниму комнату без мебели или маленькую студию, а потом сама отделаю и обставлю. Это даже интересно.

– Тётя Эм тоже возвращается сегодня. Пока не найдёшь комнату, поживи у неё.

– Что ж, придётся, – задумчиво согласилась Клер.

Когда сестры подъезжали к дому, Динни спросила:

– Как же с Цейлоном, Клер? Ты всё обдумала?

– А какой смысл думать? Джерри, наверно, что-нибудь предпримет, но что именно – не знаю и знать не хочу.

– Он тебе писал?

– Нет.

– Дорогая, будь осторожна…

Клер пожала плечами:

– Постараюсь.

– Дадут ему отпуск, если потребуется?

– Несомненно.

– Ты будешь держать меня в курсе, да?

Клер наклонилась, не выпуская из рук руля, и чмокнула Динни в щёку.

Через три дня после разговора в «Кофейне» Крум получил письмо от сэра Лоренса Монта, который сообщил, что его кузен Джек Масхем ожидает прибытия арабских маток не раньше весны, но будет иметь мистера Крума в виду и не прочь увидеться с ним в ближайшее время. Знает ли мистер Крум какое-нибудь из арабских наречий?

"Не знаю, – подумал молодой человек, – зато знаю Стейплтона".

Стейплтон из Королевского уланского полка был в Веллингтоне курсом старше Крума и недавно прибыл в отпуск из Индии. Он известный игрок в поло и наверняка знаком с жаргоном восточных барышников. К тому ж он сломал себе бедро, готовя лошадь к скачкам с препятствиями, и, видимо, задержится в Англии. Однако необходимость немедленно найти работу не становилась от этого менее настоятельной, и Крум продолжал поиски, всюду получая один и тот же ответ: "Подождите до выборов!"

Поэтому на другое же утро после голосования он покинул Райдер-стрит, лаская себя самыми радужными надеждами, но к вечеру явился в клуб, изрядно их порастеряв. С таким же успехом он мог бы провести день в Ньюмаркете на скачках.

Однако, когда швейцар подал ему конверт, сердце Крума учащённо забилось. Он уселся в уголке и прочёл:

"Милый Тони,

Я получила место секретаря у нашего нового депутата Юстейса Дорнфорда, королевского адвоката в Темпле. Поэтому мне пришлось перебраться в Лондон. Пока не обзаведусь собственным жильём, остановилась на Маунтстрит у моей тётки леди Монт. Надеюсь, вам повезло не меньше, чем мне? Я обещала вас известить, как только буду в городе, и держу слово, но одновременно взываю к вашему чувству – реальности, конечно, и прошу вас воздать должную дань гордости и предрассудкам.

Ваша попутчица и благожелательница

Клер Кореей".

"Милая! – подумал Тони. – Какое счастье!" Он перечитал письмо, спрятал его в левый карман жилета, где хранил портсигар, и отправился в курительную. Там, на листке бумаги со старинным девизом клуба, он излил своё бесхитростное сердце.

"Клер, родная,

Ваше письмо бесконечно обрадовало меня. Ваш приезд в Лондон – замечательная новость. Ваш дядя был так добр ко мне, что я просто обязан зайти и поблагодарить его. Словом, завтра часов около шести буду у вас. Трачу всё время на поиски места и начинаю понимать, каково беднягам, изо дня в день получающим отказ. Когда же мой кошелёк опустеет, – а этого недолго ждать, – мне станет ещё хуже. К несчастью, безденежье – болезнь, от которой нет лекарства. Ваш патрон, надеюсь, порядочный человек. Члены парламента всегда рисовались мне несколько чудаковатыми, и я с трудом представляю себе вас среди биллей, петиций, прошений о патенте на открытие пивной и так далее. Как бы то ни было, ваше стремление к независимости делает вам честь. Какое сокрушительное большинство на выборах! Если консерваторы ничего не добьются даже при такой поддержке, значит, они вообще ни на что не годны. Что до меня, то я не в силах не любить вас и не мечтать о вас днём и ночью. Впрочем, постараюсь, насколько могу, быть послушным, так как меньше всего на свете хочу огорчать вас. Думаю о вас постоянно – даже тогда, когда на меня рыбьими глазами смотрит какой-нибудь субъект, чью каменную неподвижность я пытаюсь растрогать своей грустной повестью. В общем, я страшно люблю вас. Итак, завтра, в четверг, около шести.

Спокойной ночи, моя дорогая, чудная. Ваш Тонм".