Я за тебя умру - Фрэнсис Скотт Фицджеральд Страница 10

И снова наступила тишина. Я заметил какое-то волнение в середине толпы — вроде волны или водоворотика в гуще или полоски прилегшей пшеницы под порывом ветра.

— Что вам надо? — крикнул я загробным голосом.

И полтысячи глоток откликнулись хором:

— Где Косгроув Харден!

Все открылось! Вокруг меня роились репортеры — просили, угрожали, требовали.

— …ловко скрывали… никакой утечки… прибыльная затея… он даст нам интервью?.. позовите старого мошенника…

Затем этот странный водоворотик в толпе достиг веранды и улегся. Из гущи народа энергично выпростался высокий молодой человек с соломенными волосами и худыми ногами-ходулями, и десятки услужливых рук подтолкнули его ко мне. Он поднялся на веранду — поднялся по ступенькам…

— Кто вы? — крикнул я.

— Звать Элберт Уилкинс, — сипло ответил он. — Это я рассказал.

Он сделал паузу и приосанился. Это был миг его славы. Он был бессмертным посланцем богов.

— Я узнал его в первый же день, как он приехал. Понимаете… понимаете…

Мы все подались к нему.

— У меня его расписка на три доллара восемьдесят центов. Проиграл мне в покер — пусть отдаст деньги!

Я издатель. Я издаю любые книги. Я ищу книгу, которая разойдется в пятистах тысячах экземпляров. Сегодня мода на медиумические. Я лично предпочел бы что-то ярко материалистическое из жизни фешенебельных клубов и мрачных женщин-апашей… или что-нибудь о любви. Любовь — это верное дело, для любви требуется живой.

«Кошмар», как говорится в сопроводительной записке Гарольда Обера, «история, безусловно, весьма неправдоподобная, но хорошо рассказанная». Действие этой фантазии разворачивается в психиатрической клинике; здесь есть и родственные связи (несколько братьев проходят лечение вместе, а среди врачей имеются отец и дочь), и обычный сюжет о том, как молодой человек находит себе девушку.

К 1932 году Фицджеральд уже прекрасно знал, как устроены даже самые элитные и прогрессивные частные клиники для душевнобольных. Впервые Зельду госпитализировали в 1930-м в Европе, а с февраля по июнь 1932-го она была пациенткой в клинике Фиппса в Балтиморе. В основе «Кошмара» лежит вопрос, кто «нормален», а кто нет — как определить, что человек находится в здравом рассудке, и сколь многое зависит от того, кто это определяет. Конечно, рассказывая, как психически здоровый герой спасается от криводушных злодеев и находит свое счастье, Фицджеральд воплощал на бумаге и свои тайные желания.

«Кошмар» отвергли «Колледж хьюмор», «Космополитен», «Редбук» и «Сатердей ивнинг пост» — все эти журналы печатали сочинения Фицджеральда регулярно и с большой охотой. Сами их отказы придают этой новелле дополнительный интерес: в 1932 году поклонники Фицджеральда ждали от своего любимца совсем другого, что соответственно влияло на мнение редакторов. Времена были довольно мрачные, и от Фицджеральда хотели таких рассказов, где не было бы недостатка в деньгах и лунном свете. Деньги и впрямь важны для развития сюжета: братья располагают немалым состоянием, которым хочет завладеть один из руководителей клиники, но описания больных и ухода за ними не прельстили редакторов, желающих видеть в Фицджеральде лишь поставщика остроумных историй о соблазнительных юных героинях. В апреле 1932 года он грустно, но покорно писал Оберу: «Кошмар» никогда, никогда не принесет денег — хоть в грустную пору, хоть в счастливую». В июне 1936 года Фицджеральд сообщил, что этот рассказ еще при нем, но он «ободрал его как липку», перенеся оттуда в роман «Ночь нежна» почти все лучшие фразы и выражения. Машинописный экземпляр рассказа с карандашными поправками автора оставался в семейном владении до 15 июня 2012 года, когда был продан в Нью-Йорке на аукционе «Сотбис».

I

Сразу же осмелюсь признаться, что я не верю, будто это и вправду случилось: все это выглядит как чистый гротеск, и мне не удалось ни найти точное место, в котором разыгралась эта история, ни выяснить подлинные имена действующих лиц. Но вот она в том виде, в каком я ее услышал.

В живописном уголке Нью-Гемпшира, на холме, белом в зимнюю пору и зеленом в летнюю, стоят кучкой четыре или пять небольших домов. Окна и двери того, что покрупней и понарядней остальных, смотрят на теннисные корты, и в теплые, погожие дни все они распахнуты настежь; часто из них плывут под летнее небо звуки скрипки и фортепиано. В гостиной на первом этаже заметно движение, словно там собрались и развлекаются гости. Если вы пройдетесь вдоль веранды, то увидите сквозь французские окна группу дам с вышиванием, затем игроков в бильярдной, еще дальше любителей музыки, слушающих зажигательные песенки из «Легкой кавалерии» Зуппе, — все они в нужный нам июньский день сосредоточены на своих занятиях, и лишь одна высокая девушка в белом стоит у порога, глядя на нью-гемпширские горы с тоскливым восхищением.

В салонах велись разговоры — кое-где весьма оживленные. Высокий джентльмен, в лице которого было нечто овечье, негромко сказал двум стоящим с ним собеседникам:

— Вон миссис Миллер играет в бридж. Если бы мне только суметь подкрасться к ней сзади с парой хороших ножниц да отхватить с полдюжины этих мышиных прядей, из них вышли бы отличные сувениры, а она выглядела бы гораздо лучше.

Его товарищей не позабавила эта фантазия. Один из них отпустил какое-то презрительное замечание на плохом испанском и окинул говорившего угрюмым взглядом, а другой и вовсе пропустил его слова мимо ушей, резко повернувшись, ибо в этот момент к их группе подошел четвертый.

— Мое почтение, мистер Вудс… и мистер Вудс… и мистер Вудс, — весело сказал новоприбывший. — Какая чудесная погода!

Три мистера Вудса — братья, чей возраст можно было оценить примерно в тридцать пять, сорок и сорок пять лет, — согласились с ним. Подошедший был смугл и коренаст, с черными волосами, пронзительными карими глазами и ястребиным лицом, а речь его текла хоть и плавно, но напористо. Его щеголеватая повадка ясно показывала, что уверенности в себе ему не занимать. Он носил фамилию Винчинтелли и был родом из Милана.

— Вам понравилась музыка, которой угощали нас сегодня миссис Сакс и мистер Хепберн? — спросил Винчинтелли.

— Я просто говорил… — начал было старший из братьев Вудс, однако запнулся.

— Просто говорили что? — спросил Винчинтелли спокойно, но жестко.

— Ничего, — сказал мистер Уоллес Вудс.

Винчинтелли огляделся по сторонам, и взор его упал на молодую женщину в дверном проеме. Невольно в нем зашевелилась досада — поза стоящей каким-то образом выдавала тот факт, что ее настроение скорее центробежно, нежели центростремительно — ее тянуло в этот июньский вечер, к этим бегущим вниз и вдаль склонам, которые подобно безграничному океану сулили уйму приключений. Он ощутил укол в сердце, поскольку его собственное настроение было прямо противоположным: благодаря ей это место стало для него устойчивым центром вселенной.