Проблеск истины - Эрнест Хемингуэй Страница 11

— Хапанасимба кубва сана, — сказал Кейти, одарив меня взглядом лукаво-извиняющимся и в то же время абсолютно убежденным: он прекрасно знал, что ночной лев не был тем исполином, чей голос мы слышали много раз. — Нанаке, — добавил он, обращая дело в шутку. Это означало: лев достаточно взрослый, чтобы воевать и заводить детей, но пить ему еще рано. Такая шутка на языке камба была знаком дружеского расположения, особенно ценным в час рассвета, когда температура дружбы далека от точки кипения. Кейти давал мне понять, что видел мои попытки выучить язык и относился к ним с пониманием, хотя моим учителем был отпетый шалопай и даже не мусульманин.

Пресловутые львы сидели занозой в моей голове, сколько я себя помнил — в Африке это где-то около месяца, если темп жизни высок. Наши темпы зашкаливали постоянно. Львы нарушали спокойствие и в Саленге, и в Магади, и у нас водились разбойники, повинные в четырех нападениях на скот, и вот теперь объявился новенький, на которого пока не было досье. Однако попробуй докажи мисс Мэри, что все эти львы не имеют ничего общего с тем официально объявленным в розыск кровожадным исполином, на которого она так долго охотилась и по чудовищным следам которого мы столько раз ходили, неизменно утыкаясь либо в высокую траву, либо в камыши у болота, либо в непроходимый кустарник на границе страны геренуков, у старой маньятты по пути к холмам Чулу. Грива его была так темна, что казалась черной; опустив огромную голову, он с достоинством уходил в дебри, куда мисс Мэри дороги не было; за ним охотились уже много лет, и он определенно не был заурядным львом.

Я оделся и поджидал Нгуи, попивая чай возле ожившего костра. Нгуи шел через поле с копьем на плече, аккуратно ступая по росе; заметив меня, он свернул к костру, оставляя на траве серебристый след.

— Симба дими кидого, — сообщил он, что означало: лев был мелким самцом. И по примеру Кейти добавил: — Нанаке. Хапана мзури для мемсаиб.

— Спасибо, — кивнул я. — Не буду ее будить.

— Мзури. — Он отошел и присел у огня.

Арап Майна должен был вот-вот появиться с новостями о черногривом гиганте; последний раз его видели масаи из маньятты в Восточных холмах, где он зарезал двух коров, одну из которых бросил. Масаи уже давно страдали от его безобразий. Нигде подолгу не задерживаясь, он шел от убийства к убийству и в отличие от нормальных львов никогда не возвращался к оставленной добыче. У Арапа Майны была теория, что однажды он вернулся и поел мяса, отравленного егерями, после чего едва не отдал концы и накрепко усвоил урок. Теория худо-бедно объясняла, почему льву не сидится на месте, однако причины, по которым он выбирал для набега ту или иную маньятту, оставались загадкой.

Сейчас, после ноябрьских проливных дождей, леса, поля и солончаки буквально кишели дичью, и Арап Майна не без оснований ожидал, что наш лев спустится из холмов в долину и будет охотиться возле болота, как он делал уже неоднократно.

Масаи любят упражняться в сарказме, и Стукач однажды настучал на одного из вождей, который якобы весьма изобретательно высмеивал тот факт, что я дважды имел случай застрелить проклятого льва, но оба раза предпочел доверить дело женщине. В ответ я велел передать остроумному вождю, что если бы его собственные мужчины не сосали с утра до вечера шерри «Голден джип» в Лойтокитоке, а взяли дело в свои руки, то никому не пришлось бы приставать ко мне с унизительными просьбами, поэтому пускай он пришлет своих лучших воинов, и мы вместе выйдем на охоту с копьями, либо пускай приходит сам, и мы все спокойно обсудим.

Масайский вождь появился в лагере через пару дней, рано утром, в сопровождении трех старейшин, и я послал за Стукачом, чтобы тот переводил. Мы славно поговорили. Вождь заявил, что Стукач, как водится, переврал его слова. В здешних местах, объяснил он, львами — беспредельщиками с давних пор занимался бвана старший егерь Джи-Си, причем делал это с неизменной отвагой и искусством, снискав безусловное доверие и любовь местного населения. Не далее как в последнюю засуху, например, бвана старший егерь застрелил излишне дерзкого льва, а чуть позже, уже с моей помощью, печально известную львицу, которая наделала немало вреда.

Я отвечал, что эти факты каждому известны и что бвана старший егерь, а в его отсутствие я считаем своим прямым долгом отстреливать львов, терроризирующих коров, ослов, овец, коз и людей. Так было и так будет. Однако в данном случае мемсаиб из религиозных соображений обязана собственноручно убить конкретного отдельно взятого льва, причем не позже того дня, когда родился малютка Иисус. Мы прибыли из далекой страны, обычаи которой повелевают, чтобы было так и не иначе. По возвращении мы должны будем предъявить шкуру убитого льва в день рождения малютки Иисуса.

После такой речи у меня, как водится, остался неприятный осадок, усугубленный спонтанно взятыми обязательствами. Получалось, что мисс Мэри происходит из весьма воинственного племени, коль скоро она, будучи женщиной, должна собственноручно прикончить кровожадного льва-мародера ко дню рождения малютки Иисуса. Счастье, что я не объявил это ежегодным ритуалом.

Кейти охотно поверил в сакральное значение Рождества, так как побывал на многих сафари с участием убежденных и даже фанатических христиан, большая часть которых, правда, слишком дорожила драгоценными днями, влетевшими им в немалую копеечку, чтобы прерывать охоту из-за Рождества. В канун праздника не обходилось без застолья с вином или даже с шампанским. В этом году все было проще: мисс Мэри готовилась к Рождеству весьма серьезно, уделяя особое внимание ритуальной части, и Кейти, любивший порядок и церемонии, охотно участвовал в подготовке. Ему особенно импонировала концепция рождественской елки, ибо в религии, которую он исповедовал прежде, чем принять ислам, деревьям отводилась одна из ведущих ролей.

Языческий контингент лагеря в целом склонялся к мнению, что мисс Мэри принадлежит к радикальному крылу своей секты, ибо ей полагалось убить геренука, победить в поединке огромного льва и, наконец, поклониться ряженому дереву, на роль которого ее угораздило выбрать именно ту породу, из чьих колючек масайские воины традиционно готовили отвар для поднятия боевого духа перед войной и охотой. Не уверен, что последнее обстоятельство было известно Кейти, но о нем знали по крайней мере пятеро из нас и, разумеется, хранили это в строжайшем секрете.

По поводу привязки поединка со львом к Рождеству, впрочем, единого мнения не было: мисс Мэри охотилась на него уже много месяцев. Нгуи выступил с теорией, что черногривого льва необходимо убить в течение года, без конкретной даты, и мисс Мэри, памятуя о неудобствах, которые высокая трава доставляет низкорослым охотникам, решила начать дело в сентябре, чтобы успеть аккурат ко дню рождения малютки Иисуса.

Чаро относился к этой теории скептически, так как на своем веку повидал достаточно белых женщин, желавших убить льва. В данном случае, однако, его смущал тот факт, что мисс Мэри намеревалась обойтись без посторонней помощи, в отличие, например, от мисс Полины, которой, как он помнил, я активно помогал. Чаро догадывался, что Мэри была женой из особого племени и для нее не годились обычные мерки. В пользу этого говорили ее ритуальные шрамы: несколько параллельных насечек на щеке и едва различимые горизонтальные линии на лбу — следы работы одного из лучших пластических хирургов Кубы, к которому она обратилась после автокатастрофы. Заметить их мог только специалист по ритуальным шрамам, каковым, например, являлся Нгуи.