Изобретение Мореля - Адольфо Биой Касарес Страница 12

Увлеченно размышлял я на эти темы. Собрал доказательства того, что мои отношения с пришельцами – отношения между существами разных миров. На этом острове могла произойти катастрофа, которую не успели заметить здешние мертвецы (я и населявшие его животные), затем появились пришельцы.

Значит, я мертвец! Меня несказанно обрадовала эта остроумная мысль (обрадовала тщеславно, как удачная литературная находка).

Я вновь оглянулся на свою жизнь. Безрадостное детство, игры на Пасео-дель-Параисо; дни, предшествовавшие моему аресту – такие чужие, словно их прожил не я; долгие скитания; месяцы, проведенные на этом острове. Смерти дважды представлялся случай оборвать мою жизнь. Сначала – в дни перед приходом полиции в розовый зловонный пансион на Оэсте, 11, против «Пасторы», в мою душную комнату (тогда процесс проходил бы уже перед лицом верховного судии, а бегство и странствия превратились бы в путь на небо, в ад или в чистилище, в зависимости от его решения…). Был у смерти и второй шанс – когда я плыл в лодке. Солнце разламывало мне череп, и хотя я доплыл, в помешательство я впал, наверное, намного раньше. Мало что помню я об этих днях, за исключением дьявольского, ослепительного сияния, качки, плеска воды и мук, превосходивших человеческие силы. Я так долго думал об этом, что все мне слегка наскучило, потому я продолжал рассуждать уже менее логично: я не был мертв, пока не появились пришельцы, в одиночестве нельзя быть мертвецом. Чтобы воскреснуть, надо уничтожить свидетелей. Это будет просто. Я не существую, и они не заподозрят, что их уже нет.

Думал я и о другом, строя планы, как овладеть Фаустиной: невероятное, мгновенное, словно приснившееся насилие будет иметь значение только для меня.

Такие пустые, ничего не объяснявшие объяснения приходили мне на ум в особо тревожные минуты. Человек не выносит долгого напряжения – так же, как удовольствие длится лишь один миг.

Это ад. Сияние двух солнц нестерпимо. Мне нехорошо. Я съел какие-то клубни, похожие на репу, сплошные волокна.

Солнца пылали, стоя одно выше другого, и вдруг (наверное, я все время смотрел на море) я увидел судно – оно покачивалось среди рифов очень близко от берега. Казалось, я спал (под этим двойным солнцем даже мухи как сонные) и внезапно проснулся, через несколько секунд или несколько часов, не заметив ни того, ни другого. Это был белый грузовой пароход с высоченной желтой трубой (как у пароходов компании «Ройэл мейл» и «Пасифик лайн»). Вот мой конец, возмущенно подумал я. Ясно, они приехали, чтобы изучить остров. Пароход дал три гудка. Пришельцы высыпали на обрыв. Женщины махали платками.

Море было неподвижно. С парохода спустили лодку. Почти час не могли запустить мотор. На остров высадился моряк в офицерской форме, должно быть, капитан. Остальные вернулись на борт.

Капитан взошел на холм. Меня охватило неудержимое любопытство, и, несмотря на боли, несмотря на съеденные клубни, камнем лежащие в желудке, я поднялся с другой стороны. Капитан почтительно приветствовал островитян. Его спросили, как прошло путешествие, все ли он достал в Рабауле. Я стоял за статуей умирающего феникса, не боясь, что меня увидят (похоже, прятаться бесполезно). Морель подвел моряка к скамье. Они сели и заговорили.

Я уже понял, что это за судно. Оно принадлежит гостям или Морелю и пришло, чтобы их забрать.

«У меня есть три возможности, – подумал я. – Овладеть ею силой, проникнуть на борт, дать ей уехать».

Если я овладею Фаустиной, ее будут искать и рано или поздно найдут. Неужели на всем острове нет места, где бы ее спрятать? Я помню, что, заставляя себя думать, морщил лицо, как от боли.

Еще можно вывести ее из комнаты вскоре после полуночи и уплыть на веслах – в той же лодке, на которой я приплыл из Рабаула. Но куда? Повторится ли чудо, удастся ли нам доплыть? Как мне ориентироваться? Пуститься по морю наугад вместе с Фаустиной – стоит ли это долгих лишений, которые придется вытерпеть в лодке посреди океана? А может, и коротких – вполне вероятно, что, отплыв совсем недалеко, мы пойдем ко дну. Если мне удастся проникнуть на пароход, меня найдут. Конечно, я заговорю, буду просить, чтобы позвали Фаустину или Мореля, объясню им мое положение. И может быть – если моя история покажется им подозрительной, – я еще успею убить себя или сделать так, чтобы меня убили, прежде чем мы придем в первый порт, где есть тюрьма. «Надо на что-то решиться», – подумал я. Высокий плотный человек с женственными манерами – на его плохо выбритом красном лице торчала черная щетина – подошел к Морелю и сказал:

– Уже поздно. Надо успеть все подготовить.

– Минутку, – ответил Морель.

Капитан встал, Морель, выпрямившись, торопливо договаривал что-то, потом тоже поднялся, хлопнул капитана по спине и, повернувшись к высокому – капитан тем временем взял под козырек, – сказал:

– Пошли?

Высокий, улыбнувшись, взглянул на черноволосого молодого человека с густыми бровями и повторил:

– Пошли?

Молодой человек кивнул.

Втроем они поспешили к музею, не обращая внимания на дам. Капитан подошел к женщинам, вежливо улыбаясь, и все медленно последовали за тремя мужчинами.

Я не знал, что делать. Сцена, хоть и нелепая, встревожила меня. К чему им надо готовиться? Но хватит волнений. Пусть они уплывают отсюда вместе с Фаустиной; все равно я буду пребывать в бездействии, слегка огорченный, но уже ничего не опасаясь.

К счастью, время отъезда еще не настало. Вдалеке мелькнули бородка и тощие ноги Мореля. Фаустина, Дора и женщина, говорившая о привидениях, Алек и трое мужчин, бывших здесь чуть раньше, в купальных костюмах спускались к бассейну. Я приблизился, перебегая от куста к кусту. Женщины, семеня, со смехом трусили вниз, мужчины прыгали и растирались, словно затем, чтобы согреться – это необъяснимо сейчас, когда светят два солнца. Я предвидел, что они будут разочарованы, глянув в бассейн. С тех пор, как я не меняю воду, он непригоден для купания (по крайней мере, нормальных людей): вода в нем зеленая, тусклая, в пене, покрыта листьями водяных растений, чудовищно разросшихся за эти дни; там плавают мертвые птицы и наверняка – живые лягушки и змеи. Полуобнаженная, Фаустина безмерно хороша. Она шумно и чуть глуповато радуется, подобно всем, кто купается на людях. Фаустина первая нырнула в бассейн. Я слышал, как купальщики плещутся и смеются.

Сначала вышли Дора и женщина постарше. Пожилая дама взмахнула рукой и сосчитала:

– Раз, два, три.

Должно быть, все пустились наперегонки. Мужчины вернулись, тяжело дыша. Фаустина еще оставалась в бассейне.

Тем временем моряки высадились на берег и пошли осматривать остров. Я спрятался среди пальм.

Расскажу по порядку обо всем, что я видел и слышал вчера вечером и сегодня утром, – о событиях немыслимых, невероятных; наверное, чтобы выдумать их, судьбе пришлось немало потрудиться… Кажется, в действительности происходило совсем не то, что было описано на предыдущих страницах; кажется, мое положение иное, чем я думал.