Мечты о женщинах, красивых и так себе - Сэмюэл Беккет Страница 17

Итак, после этого краткого вокзального очищения, точно ко времени, она вплывает на перрон как Гоцци-Эпштейн, [138]бережно держа в руке перронный билетик за десять пфеннигов, возвещая Эдемский сад в Мамочкиной шубе, слегка соблазнительная благодаря слабенькому афродизиаку дешевых, слишком просторных черных русских шнурованных ботинок, но ноги, ноги, даже нервно напряженные в черных чулках, натянутых до точки расслоения, обозреваемые с тщательно подобранной Blickpunkt, [139]не содержат в жестком свете овуляции и толики соблазна, увы нет. Поистине чудовищная чаша бедер (часто и легко) рвется прочь от туловища (вините Луперка) луковицей «Руффино», два обруча ягодиц обтянуты черным кожаным чехлом. Ножны в ножнах, а меча-то и нет. Ни на мгновение не забывая о том, что на нем костюм, который он купил за бесценок у некого неделимого левши, охваченный милосердным желанием оправдать свою усталость, он протиснул правую руку вдоль изобилующего утесами тазобедренного сустава (в этих брюках тот был почти как женский таз) вниз, в смазанные белком глубины, и выудил презерватив. Сигарету, быстро, между верхней и нижней челюстью, билетик удобно лежит в нагрудном кармане куртки, тяжелый чемодан искусно отставлен в сторону, худосочная любовь — выкурить после этого сигарету было почти так же приятно, как в парижском кафе.

— Наконец!

— Любимая!

— Такси!

Vie de taxi. [140]Je t'adore a l'egal. [141]

Волочи свой гроб, мой господин. Manner. [142]Движемся на восток к сегрегации по половой принадлежности. Ausgang [143]справа. Правила дорожного движения. Дама справа. Nonsens unique. [144]Astuce. [145]Спать на правом боку. Благосклонный читатель, не оставьте без внимания, пожалуйста, тот факт, что заключение Перемирия он отпраздновал почесыванием лобкового лануго, и что

БЕЛАКВОЙ мы нарекли его, и что неленивая дева это его сестра (ленивая дева!), и что вне зависимости от того, бренчит ли он на рояле в четыре руки или нет, сидя за клавиатурой, он не собирается соблюдать правила дорожного движения (он, видите ли, одержим манией величия и, как правило, зажимает голову в собственных бедрах), поэтому мы просим вас приноровиться к тому, что при естественном ходе вещей выглядело бы просто кишечной бессвязностью, и помнить, что он принадлежит к разночинной эпохе слабого и пылкого поколения, и молиться за него, дабы он успел испустить несколько добрых вздохов пока не слишком поздно, пока Господня птица не призвала его к восхождению. [146]

А барышня, которая даже за такой короткий и уже ставший общественным достоянием отрезок времени (и вопреки тому, что мех не обладает свойствами проводимости, заслуживающими упоминания) сумела вызвать в молодом госте некие неожиданно возбуждающие ощущения, разве не были мы обязаны прозвать ее

СМЕРАЛЬДИНОЙ-РИМОЙ, хотя, конечно, сошло бы и любое другое имя, например Геспера, куда удачнее и короче, так нам кажется. Он помог ей сесть в Wagen (салон был обит кожей в очаровательную голубую крапинку) и уверенно назвал адрес шоферу, который только мгновение назад собирался закурить сигарету и, разумеется, был вовсе не расположен заводить мотор и отправляться в путь, однако теперь, уступая многообещающему иноземному акценту зеленого туриста, бодро водрузил его тяжелый картонный чемодан слева от себя, засунул еще нетронутую «Ову» между жесткой, как резина, ушной раковиной и гипертрофированным сосцевидным отростком, одарил стоявших поблизости товарищей по — видимому страстной гессенской эпиграммой и сердито привел в движение автомобиль, с безнадежным интересом наблюдая за странноватым поведением своих клиентов.

Вниз, по мощеной аллее скорбных рождественских елей, дрожащих в тяжкой дреме между трамвайными путями и тротуаром, помчался великолепный Wagen, полетел по направлению к замковому шпилю, чья безупречная имперская строгость затмевает потускневшую громаду Геркулеса и унылый, покинутый, вдоль гогенцоллернских завитушек сбегающий вниз (ведь, черт побери, именно вниз он обязан сбегать), задушенный снегом каскад. [147]

— Где ты взяла эту шляпку? — Еще один серовато-зеленый шлем.

— Тебе нравится?

— Очень хорошенькая, а тебе?

— Ах, я не знаю, а тебе?

Гулкое, веселое сморканье облегчения в ознаменование личной шутки.

— Очень подходит к кольцу.

Он повернул ее руку ладонью вверх и посмотрел на бородавки. Две убывающие бородавки в тени венериного холмика. Бородавки в долине в тени.

— Твои бородавки выглядят лучше.

Он нарочито захлопнул рот. Она прижала Джудекку [148]своей ладони к его щеке, впившись в скулу ногтями большого и указательного пальцев. Это было чудесно. На рю Деламбр шелковым платком разве не остановил он рвотную изморось мертвецки пьяного и вдобавок вставшего на рога от «Перно-Фис» [149]литератора? Сколько же раз он открещивался от знакомства с «Эрнани»? Несчастный Гамлет, потрясавший жиром на брюхе, вощивший фитилек в преддверии красного жилета. Вожделение к бусинкам. Ни при каких обстоятельствах он не пойдет на это предприятие, ничто не сможет поколебать его решимости. Застрявший в черном песке.

Однако оставим на время это струнное тутти и попросим, чтобы вы сказали нам честно, прикрыв глаза, как Рультабиль, [150]что вы думаете о нашем эротическом состенутино. Кремьё, не пускай слюни и ты, Курций, [151]где-то у нас сохранилась записочка об Антэросе, то есть мы, кажется, вспоминаем, что когда-то написали о нем поэму (Норс-Грэт-Джордж-стрит, трифтонг, капрал Банко, если вы будете так любезны) или же посвятили ему поэму, стибренную из Магической Оды похотливого мирского епископа, [152]и, если память не подведет нас, мы последуем правилам хорошего вкуса и втиснем куда-нибудь маленького ныряльщика в качестве эдакой контрапунктной компенсации, ну вы понимаете, уважая ваши пизанские позывы к литературным акцентам.