Первые шаги в жизни - Оноре де Бальзак Страница 19

Лицо престарелого министра было по-прежнему непроницаемо, он повернулся и внимательно посмотрел на фермера.

— Дело в шляпе, — ответил вполголоса Леже трактирщику.

— Тем лучше. Люблю, когда дворянам натягивают нос… А если вам понадобится для этой цели тысчонок двадцать, я вам ссужу. Но Франсуа, кучер шестичасового тушаровского дилижанса, только что сообщил мне, будто граф пригласил господина Маргерона отобедать в Прэле нынче же вечером.

— Таков план его сиятельства, однако и мы не дураки, — отозвался дядюшка Леже.

— Граф устроит какое-нибудь местечко сыну господина Маргерона, вы же никакими местами не распоряжаетесь! — сказал фермеру трактирщик.

— Нет; но если за графа стоят министры, то за меня постоит сам король Людовик Восемнадцатый, — прошептал Леже на ухо трактирщику. — Сорок тысяч его портретов, которые я вручил господину Моро, помогут мне, под носом у графа, перехватить Мулино за двести шестьдесят тысяч франков наличными, а господин де Серизи потом рад будет перекупить ферму у меня за триста шестьдесят тысяч, лишь бы землю не распродали по частям с торгов.

— Недурно, куманек! — воскликнул трактирщик.

— Ловко подстроено? — спросил фермер.

— В конце концов для графа ферма стоит этих денег.

— Теперь Мулино приносит шесть тысяч чистыми, я возобновлю договор по семи с половиной тысяч франков еще на восемнадцать лет. Таким образом капитал будет помещен больше чем из двух с половиной процентов. Граф окажется не в накладе. А чтобы не было обидно господину Моро, он сам предложит меня графу в качестве арендатора и сделает вид, будто только защищает интересы своего господина, поместив его деньги почти из трех процентов и найдя человека, который хорошо заплатит за аренду.

— А сколько Моро получит всего?

— Ну, если де Серизи ему даст десять тысяч франков, — так он заработает на этом пятьдесят тысяч. Но он их заслужил.

— А в конце концов наплевать графу на Прэль! Он и без того богат! — сказал трактирщик. — Я лично его никогда в глаза не видал.

— И я тоже, — отозвался дядюшка Леже, — но должен же он когда-нибудь поселиться здесь, иначе он не выбросил бы двухсот тысяч франков на внутреннюю отделку. В доме — прямо как у короля.

— Что же, Моро давно пора подумать и о своей выгоде, — заметил трактирщик.

— Разумеется; ведь когда тут поселятся господа, они во все начнут нос совать.

Граф не пропустил ни словечка из этого разговора, хоть он и велся вполголоса.

«Итак, я уже получил здесь все доказательства, за которыми еду туда, — подумал он, глядя на толстяка фермера, возвращавшегося в кухню. Может быть, это пока только одни проекты? Может быть, Моро еще не дал согласия?» — утешал себя граф, настолько претила ему мысль об участии его управляющего в этих махинациях.

Пьеротен пошел поить лошадей. Де Серизи решил, что возница намеревается позавтракать с фермером и трактирщиком. После того, что граф услышал, он боялся, как бы владелец «кукушки» не выдал его.

«Все эти люди в заговоре против нас, — подумал он, — и расстроить их планы — святое дело».

— Пьеротен, — сказал он вполголоса, обращаясь к вознице, — я обещал тебе десять золотых за то, что ты сохранишь мой секрет; но если ты и впредь согласен скрывать кто я (а я сейчас же узнаю, как только ты проговоришься или сделаешь малейший намек кому бы то ни было и где бы то ни было в течение этого дня — даже в Лиль-Адане), ты получишь от меня завтра утром, когда будешь ехать обратно, тысячу франков, чтобы расплатиться за новую карету. Поэтому, для большей верности, — продолжал граф, хлопнув по плечу побледневшего от радости Пьеротена, — не ходи-ка ты завтракать, а оставайся при лошадях.

— Понял, ваше сиятельство, не сомневайтесь! Это вы насчет дядюшки Леже?

— Насчет всех, — отозвался граф.

— Будьте покойны… Поторапливайтесь, — сказал Пьеротен, распахивая дверь кухни, — мы опаздываем. Слушайте, дядюшка Леже, вы же знаете, что нам придется подниматься в гору; мне есть не хочется, я потихоньку поеду вперед, а вы меня догоните, вам полезно поразмять ноги.

— Вот неугомонный! — заметил трактирщик. — И ты не хочешь позавтракать с нами? Полковник ставит бутылку вина в пятьдесят су и бутылку шампанского.

— Не могу. Я везу рыбу для званого обеда, ее нужно доставить в Стор к трем часам. С таким клиентом и с такой рыбой шутить не приходится.

— Ну что же, — сказал дядюшка Леже трактирщику, — запряги в кабриолет своего рысака, которого ты мне предлагаешь… Мы догоним Пьеротена, а покуда спокойно позавтракаем; кстати я увижу, какова лошадь. Втроем мы вполне поместимся в твоей трясучке.

К большому удовольствию графа, Пьеротен сам пошел закладывать. Шиннер и Мистигри отправились вперед. Едва Пьеротен, догнав художников на дороге из Сен-Бриса в Понсель, доехал до бугра, с которого виден Экуэн, менильская колокольня и леса, обрамляющие очаровательный пейзаж, как топот лошади, скакавшей галопом, и дребезжанье экипажа возвестили о приближении дядюшки Леже и адъютанта Мины, пересевших затем в дилижанс. Когда Пьеротен свернул, чтобы начать спуск к Муаселю, Жорж, без умолку болтавший с дядюшкой Леже о прелестях сенбрисской трактирщицы, воскликнул:

— Смотрите-ка, великий маэстро, а ведь пейзажик-то недурен!

— Ну, вас он не должен поражать, вы же видели Восток и Испанию.

— От них осталось еще две сигары! Если это никого не стеснит, давайте прикончим их, Шиннер. С этого молокососа хватило и нескольких затяжек, накурился!

Дядюшка Леже и граф промолчали. Это было принято за согласие, и болтуны умолкли.

Оскар, задетый тем, что его назвали молокососом, заявил, в то время как молодые люди раскуривали сигары:

— Если я и не был адъютантом Мины, сударь, и если я не бывал на Востоке, то я, может быть, еще поеду туда. Надеюсь, что когда я достигну вашего возраста, карьера, к которой я предназначаюсь родителями, освободит меня от необходимости путешествовать в «кукушках». Став важной особой и заняв высокое положение, я его уже не лишусь.

— Et caetera punctum, [35]— докончил Мистигри, передразнивая Оскара, голос которого напоминал хриплое пение молодого петушка и придавал его речам еще больший комизм, ибо бедный мальчик находился в том возрасте, когда пробиваются усы и ломается голос. — Что же, — добавил Мистигри, — никогда не знаешь, где займешь, где потеряешь.

— Ну, — заявил Шиннер, — лошади скоро уж будут не в силах тащить такой груз.

— А ваша семья к какой же карьере вас предназначает, молодой человек? — спросил Жорж с серьезным видом.

— К дипломатической, — ответил Оскар.

В ответ раздался дружный взрыв хохота, точно взвились три ракеты, — рассмеялись Мистигри, великий художник и дядюшка Леже. Граф тоже не мог сдержать улыбки. Жорж был невозмутим.