Фосс - Патрик Уайт Страница 20

Роуз Поршен приносила ей воду в маленьком медном чайничке, завернутом в полотенце, словно драгоценность, и оставляла в раковине на умывальнике. Роуз Поршен брала щетку и расчесывала волосы Лоры длинными взмахами, придерживая их другой рукой. Иногда задняя часть щетки била Роуз по крупным грудям, а она продолжала, как ни в чем не бывало.

Лора Тревельян подняла взгляд. Не заметить немца было невозможно: он стоял среди серых зарослей, сухие губы блестели от масла и казались полнее. В его жесткой бороде запутался свет. А, мисс, сказал Джек Проныра, вышли подышать, ветер поднялся, слышите, как он шумит в ветвях? Какова бы ни была причина шуршания бамбуковой листвы, под ее сенью всегда ощущалась прохлада. Летом в ней звучал шепот насекомых, и еще мужчин и женщин, которые создавали в том уголке сада удушье. Полная луна не освещала их тайн. Там витал горячий, черный запах разложения. Серебряные листья-флаги метались, высоко взлетали, почти отрывались от своих лакированных мачт и неизменно возвращались к таинственному средоточию темных корней.

— Иди же, Лора, — позвала миссис Прингл, — больше рук — меньше дела. Нужно собрать все эти мелочи. Мы и так уже опаздываем к вечернему купанию, — добавила она, посмотрев на часики с синим эмалевым циферблатом, которые носила на цепочке.

Лора Тревельян замечталась. В темно-зеленом жакете она выглядела бледной. На лбу, возле корней волос блестела испарина. В компании более взыскательной на ее стыд бы обратили внимание. Поэтому она ухватилась за приглашение миссис Прингл с радостью и стала помогать мисс Эбби, гувернантке, собирать вилки, очищать тарелки, заворачивать остатки еды. Таким образом ей удавалось не смотреть на немца, даже если перед глазами у нее стояли мужественные губы и жилистые запястья с темными волосками. Двигаясь еще проворнее, вероятно, она смогла бы уничтожить и эти впечатления. Так Лора и сделала в порыве трудолюбия. Немец стал ей просто отвратителен.

Дорога домой выдалась еще более тягостной, потому что теперь в переполненную карету добавился дядюшка. Он так и сыпал шутками, ведь Фосса можно было уже не стыдиться. В кругу семьи мистер Боннер в открытую восхищался целью, ради которой его купил, поэтому выражал чувства бурно. Он хлопнул протеже по колену, тем самым заявляя на него свои права и облегчая для иностранца понимание.

Фосс хмыкнул и отвернулся к окну. Все устали друг от друга, за исключением мистера Боннера — людям тучным свойственна и душевная широта.

Добравшись до поворота на Поттс-Пойнт, Фосс устремился к выходу и объявил:

— Я сойду здесь, если не возражаете.

— Нет-нет, Фосс! — заспорил мистер Боннер, в порыве энтузиазма едва не передушив присутствующих. — Езжайте с нами до дома! Потом Джим вас отвезет.

К сожалению, его щедрое предложение прозвучало как приказ.

— Это лишнее, — отрезал Фосс, сражаясь со злосчастной дверцей.

Створка явно была против него. Фосс ломал ногти.

Миссис Боннер издала странный звук, выражая душевное смятение.

— Если вы остановите карету, я сойду здесь! — повторил сквозь зубы Фосс, не чая выбраться.

И тогда мистер Боннер криком, а может быть даже ругательствами, привлек внимание Джима Прентиса на козлах и, когда экипаж остановился, потянулся и одним пальцем открыл дверку, преграждавшую немцу путь к свободе.

Пойманный ворон вырвался на волю. Сердитый и помятый немец ликовал, и лучи закатного солнца увеличивали большую часть вещей обыденных до поистине героических масштабов. Если бы не его гордыня, поняла Лора, немец был бы смешон. Как ни ужасно, именно гордыня его и спасала. Глаза Фосса сверкали в вечернем свете.

— Благодарю вас за приятный Ausflug, — начал он, расстроенно хлопнул в ладоши и поправился: — За приятный день, мистер Боннер.

Фосс все еще не был свободен. Вокруг него вились чужие слова.

Тетушка Эмми, конечно же, расчувствовалась и сложила губы в подобающую случаю гримасу. Дядюшка, искренне считавший, что иностранцы понимают, лишь когда им кричат, недовольно бормотал себе под нос, выражая свое мнение о некоем типе.

— Я свяжусь с вами, мистер Боннер, — сказал Фосс, глядя куда угодно, только не на своего благодетеля, — когда возникнет необходимость. Время поджимает, и я больше не смею злоупотреблять вашей добротой.

Он слегка улыбнулся.

— Надеюсь, я не был для вас обузой.

Все смотрели на него потрясенно, а Фосс между тем был очень доволен собой. Он упивался вечерним воздухом с таким видом, словно никто и представить не мог, что ему пришлось вынести. Даже ноздри его трепетали от презрения.

— Я вновь благодарю вас, — сказал он, завершая некий ритуал соблюдения условностей, имевший значение только для него самого.

И поклонился.

Он кланяется самому себе, поняла Лора.

Разумеется, его эксцентричность принялись горячо обсуждать, едва карета со скрипом двинулась дальше, а черный силуэт немца удалился в закат. Наивными мнениями обменивались лишь трое присутствующих. Четвертая хранила молчание.

Лора не разговаривала, потому что ей было стыдно. Она чувствовала, что чересчур увлеклась. Впечатлительный свидетель несчастного случая нередко принимает вину на себя и испытывает потребность ее искупить. Так и девушка тоскливо вертелась в своем душном углу и извелась бы совсем, если бы они наконец не приехали. Экипаж гулко прокатился по крытой галерее, и Лора вздохнула с облегчением. Ей следовало как-нибудь наказать себя за высокомерие немца. Собственная гордость не давала ей покоя.

Роуз Поршен, дождавшись их возвращения, вышла из дома, открыла дверцу кареты и опустила подножку, чтобы хозяева смогли выйти.

Мало кто из людей образованных приступает к работе над собой с легкостью. Одни весьма рано обнаруживают, что их совершенство и без того безупречно. Другие находят, что истинное интеллектуальное удовольствие им дарит теория, а не практика. И лишь самые упорные готовы выйти из роскошного мирка своих амбиций в пустыню уничижения и награды.

Лора Тревельян принадлежала к третьей категории. Ее холили и лелеяли, будто предмет искусства, чья ценность принимается как должное. У нее была белоснежная кожа и благородство черт, если не сказать красота. Одевалась она в спокойные, чуть мрачные тона, как нельзя лучше подчеркивая свои достоинства. Никто из домочадцев не мог написать более уместного письма с соболезнованиями или иного деликатного свойства, к тому же красивым итальянским почерком, одновременно элегантным и сдержанным. Домочадцев ее ученость даже немного пугала, причем грамотность Лоры была скорее врожденная, нежели приобретенная. Излишне говорить, что коммерсант нанимал для своих девочек лучших гувернанток, учительниц французского и музыкальных педагогов, как того и требовало его положение в обществе. Многих чрезвычайно впечатляли скромные познания племянницы в языке, которым она сумела овладеть в достаточной степени, а когда ее тетушка давала званые вечера, Лору частенько приглашали к фортепьяно, и она с поразительной легкостью исполняла миниатюры Мендельсона или ноктюрны Филда.