Разум и чувства и гады морские - Бен Уинтерс Страница 23

— Замкнутым! — воскликнул Эдвард. — Марианна, разве я замкнутый?

— Да, очень.

— Не понимаю, — ответил он. — Я замкнут? В чем? Как?

Элинор тряхнула головой, и зрение внезапно восстановилось, отчего она испытала огромное облегчение, несмотря на ужасный холод и туман, недобрым предзнаменованием клубившийся за окнами. Укутавшись поуютнее в пледы, она постаралась развеселиться назло липкому, зябкому страху, ухватившемуся за ее сердце, и сказала Эдварду:

— Разве вы мало знаете мою сестру и не понимаете, что она имеет в виду? Для нее замкнуты все, кто говорит не так же быстро, и восхищается всем, чем восхищается она, не так же громко!

Эдвард промолчал. К нему снова вернулась его суровая задумчивость, и некоторое время он сидел в угрюмом безмолвии. Элинор дрожала под своими пледами, мечтая, чтобы ночь поскорее закончилась и поднялось солнце.

Элинор наблюдала за своим унылым другом с большим волнением. Из-за того, что сам Эдвард, казалось, вовсе и не рад приезду, у нее тоже не получалось радоваться от всей души. Развеселился он лишь однажды, во время прогулки по Острову Мертвых Ветров, когда она показала ему то самое место, где в желудке гигантской медузы встретила свой конец несчастная мисс Беллуэзер. Печаль Эдварда была очевидна, и Элинор желала лишь того, чтобы столь же очевидна была прежняя его к ней привязанность, в которой когда-то она не сомневалась; но сейчас за его симпатии она ручаться не могла.

На следующее утро Эдвард спустился на кухню до завтрака, чтобы помочь им с Марианной перемешивать в огромной кастрюле рагу из акульих хрящей, которое должно было обеспечить их завтраком на этот день, и на следующий, и еще на один. Марианна, всегда стремившаяся посодействовать счастью сестры и Эдварда, вскоре вышла, что, с одной стороны, было мило, но с другой — весьма неудобно. Ведь общеизвестно: чтобы надлежащим образом перемешать рагу из хрящей, требуется не меньше трех человек. Не успела она подняться наверх, как дверь кухни открылась, и, обернувшись, Марианна с изумлением увидела в дверях Эдварда.

— Для завтрака пока еще рано; я прогуляюсь и скоро вернусь.

Из кухни донеслось кряхтение — это ее сестра мешала рагу в одиночку.

* * *

Вернулся Эдвард полный новых впечатлений от местных красот, а также с важным предостережением.

— Я набрел на удивительной красоты уголок примерно в миле на юго-запад от Бартон-коттеджа и, остановившись полюбоваться пейзажем под сенью того рябого холма, что в центре острова, с тревогой заметил, что почва под моими ногами гораздо менее твердая, чем можно было бы пожелать. Через какое-то мгновение я понял, что это вовсе не очаровательный уголок, а зыбучие пески, но к тому времени меня затянуло уже по колено. Меня тянуло вниз с пугающей скоростью, и вскоре я уже был в земле по пояс, а затем и по грудь.

— Ну и ну! — вставила Элинор.

— Более того, я обнаружил, что чем отчаяннее пытаюсь вырваться, тем быстрее зыбучие пески берут свое. Когда из земли торчала одна лишь моя голова и пески все ближе подступали к моему лицу, угрожая вот-вот поглотить меня целиком, я увидел лиану, болтавшуюся прямо надо мной. К счастью для своей, может быть, и не столь ценной жизни, я догадался поднять руки до того, как меня затянуло в песок, а потому сумел ухватиться за нее и с большим трудом вытащил себя на поверхность.

— Вот уж действительно к счастью, — согласилась Элинор. — Какая радость, что вы выжили.

— Благодарю за беспокойство, но я упомянул это происшествие не чтобы перед вами порисоваться, а чтобы объяснить свой внешний вид; мои брюки были так перемазаны, что, не желая пачкать вашу гостиную, я выбросил их и, как видите, обмотался этим обрывком паруса.

Рассказ этот вызвал живейшее внимание Марианны, хотя больше ее увлекло мимолетное упоминание живописного пейзажа, чем опасная трясина, чуть не погубившая Эдварда, и она начала выпытывать подробности.

— Пощадите, Марианна, вы же знаете, я плохо разбираюсь в красотах природы и, несомненно, лишь насмешу вас, если перейду к описанию деталей. К тому же уделить ландшафту должное внимание было затруднительно, поскольку меня крайне беспокоило, что если я погружусь под землю с головой, мне станет нечем дышать. Боюсь, вам придется довольствоваться теми неловкими похвалами, какие я могу произнести. По-моему, это прекрасный остров: крутые утесы, деревья, когда встречаются, полны незнакомых крикливых птиц, а гроты увешаны летучими мышами, как черными красноглазыми сталактитами; из всех лягушек, что попадались на моем пути, ни у одной не было когтей, и ни одна не норовила вцепиться мне в горло. Впрочем, нет, одна попыталась. Но лишь одна. Этот остров полностью соответствует моим представлениям о прекрасном месте, так как необычная красота сочетается в нем с безопасностью — и я не сомневаюсь, что на нем море огромных валунов и крутых утесов, поросших седым мхом и густым кустарником, но от всех этих вещей я далек. В живописных пейзажах я не понимаю ничего.

— И это мягко сказано, — подтвердила Марианна, — но разве тут есть чем бравировать?

— На мой взгляд, — сказала Элинор, — Эдвард впадает в одну крайность, чтобы избежать другой. Ему кажется, что красотой природы многие восторгаются чрезмерно и неискренне, так что он изображает к ней большее равнодушие, чем на самом деле испытывает. Будучи человеком утонченным, он и притворяться предпочитает не как все.

— Совершенно согласна, — ответила Марианна, — восхищение природой давно выродилось в низкосортный жаргон. Я презираю жаргон любого пошиба, за исключением, конечно, матросского и пиратского. Если я не нахожу неизбитых слов, чтобы описать мои чувства, то предпочитаю смолчать.

Больше о природе не говорили, и Марианна сидела рядом с Эдвардом в молчаливой задумчивости, пока ее внимание внезапно не привлек новый предмет. Эдвард потянулся к миссис Дэшвуд за своей чашкой чаю, и из фрака выскочил изящно украшенный компас на цепочке для часов, до того лежавший, видимо, в потайном кармане.

— Эдвард, я никогда не видела у вас компаса! — воскликнула она. — Это волосы Фанни?

Вопрос явно его ранил, и Марианна тут же рассердилась на себя за опрометчивые слова. Густо покраснев, он бросил быстрый взгляд на Элинор и ответил:

— Да, это волосы моей сестры. Видите ли, это только под стеклом компаса кажется, что они изменили цвет.

Элинор поймала его взгляд и тоже пришла в замешательство. Ее тут же, как и Марианну, осенила приятная догадка, что локон принадлежит ей, но Марианна сочла его подарком сестры, а Элинор прекрасно знала, что Эдвард мог добыть его лишь путем воровства или какой-то схожей затеи.

Смущался Эдвард довольно долго, и закончилось это снова дурным настроением. Все утро он оставался крайне подавлен и даже рагу из акульих хрящей едва попробовал. Еще не наступил полдень, как в гости наведались сэр Джон и миссис Дженнингс, которые, прослышав о том, что к соседкам приехал джентльмен, явились полюбоваться на гостя своими глазами. Сэр Джон, не гнушавшийся подсказками тещи, быстро сообразил, что фамилия Феррарс начинается с буквы «эф», и все это неминуемо грозило взрывом насмешек над преданной Элинор. Но веселью быстро настал конец, как только сэр Джон вспомнил одну таитянскую старуху-гадалку, много лет назад предсказавшую ему пришельца с фамилией на «эф», который поначалу представится другом, а потом прирежет его во сне. С проворством, удивительным для столь почтенного возраста, сэр Джон бросился на Эдварда, одним рывком задрал его жилет и рубашку и приготовился выпустить врагу кишки своим верным ножом для чистки рыбы. К счастью, миссис Дженнингс вовремя припомнила, что на «эф» должно начинаться имя, а не фамилия таинственного незнакомца, и недоразумение разрешилось ко всеобщему удовлетворению. За извинениями, разумеется, последовал смех, и миссис Дэшвуд снова обнесла всех пуншем.