Подарок для Дороти - Джо Дассен Страница 24

Комната тонет в совершенной неподвижности серебристо-серого оттенка, чистой и спокойной, которую едва смущает дыхание гладкого тела среди застывших световых поверхностей.

Слишком жарко, чтобы я снова мог заснуть, но не хочу ее разбудить. Я встаю и набрасываю на нее простыню, перекроив заново пятна лунного света, которые окутывают ее. Как можно тише надеваю брюки и рубашку, обследую темную впадину шкафа в поисках своих сандалий. Собираюсь спуститься в порт, послушать, как поет Янис. Дорога расплющена зноем — незапятнанная полоса, искрящаяся антрацитовыми блестками. Должно быть, сейчас полчетвертого, а может, и четыре утра.

Янис — бывший рыбак с лампаро. Этот тип неплохо нажился на черном рынке во время войны, во всяком случае, достаточно, чтобы купить себе маленькое кафе в порту рядом с пакгаузами. Докеры, которые грузят на суда стручки цератонии — рожкового дерева, и деревенские жители заглядывают к нему после работы выпить пива, перекинуться в картишки, но главные клиенты его заведения — лампадерос, те, что рыбачат ночью. Они даже поставили тут гипсовую статуэтку своего небесного покровителя, святого Николая, которую украшают оливковыми веточками и цветами рожкового дерева. Ведь это святой Николай открывает пучины Эгейского моря их прожекторам, это он совершает порой маленькие чудеса, спасая запутавшиеся сети или даже младенцев, заболевших крупом. Янис поет по ночам для рыбаков с лампаро, поддерживая тонкую струйку своего тенорка ограниченным набором аккордов на старенькой покоробившейся гитаре. Поет, потому что чувствует вину за свои подвиги на черном рынке, но эта история сороковых годов уже давно забыта, так что его старания не вызывают ответной признательности. Разве что он сам получает некоторое удовлетворение от своей епитимьи. Когда настроение хорошее, все подтягивают припев хором.

За первым поворотом дороги появляется маяк, вырисовываясь на горизонте. Его луч, светящий с мыса над портом, — неизменная ночная примета. С размеренностью метронома он обегает всю деревню, через каждые двенадцать секунд слепя глаза вспышкой: десять, одиннадцать, двенадцать — ПЫХ!.. Десять, одиннадцать, двенадцать — ПЫХ!

* * *

Лапланш сказал:

— Тот тип, бывший рыбак, который держит бар в порту, рядом со складами… — Он не обращался ни к кому в особенности. Просто повернулся ко мне и почесал свою двухнедельную щетину карандашом. — Ты ведь знаешь его, малыш…

Это было утверждением. Мы торчали на Крите уже две недели, и Янис помог мне найти жилье для целой сотни французских захватчиков — членов съемочных групп.

— Слушай, сходи к нему вечером и поговори насчет людей для массовки, они нам понадобятся в начале месяца.

— Есть, командир!

Лапланш объяснил мне, сколько нужно статистов и на какой срок. Я предупредил Ники, что не смогу с ней поужинать, и она ответила:

— Ничего страшного. Мне сегодня в любом случае придется поработать с Лапланшем над составлением программы.

Когда я пришел в кафе, лампадерс уже начали расходиться. Я заказал стаканчик, и Янис принес два — второй для себя. Развернул стул напротив моего и сел на него верхом. Взял стаканчик за донышко двумя пальцами.

— Яссу! — сказал он, поднимая стакан. Я поднял свой. Мы отпили по глотку, и он устроился основательно, скрестив руки на спинке стула и уперевшись в нее пузом. Мы какое-то время поговорили о статистах, как их доставлять на место съемки, об оплате и всяком таком. А потом, когда он счел, что дело весьма продвинулось, наклонился ко мне через стол и взял меня за плечо:

— Слушай, кто эта малышка, а, Джо? Фигуристая блондиночка? Я видел тебя с ней уже раза три-четыре…

Он ущипнул меня на слове «блондиночка» и напоследок, прежде чем убрать руку, толкнул в плечо.

— Ники? Николь Белле. Одна из ассистенток режиссера.

— Красивая, а? Ты знаешь, что она красивая?

— Да, правда.

— А! — сказал он. — Тебе повезло, ты знаешь?

— Это ты мне об этом говоришь?

— Вы ведь ходили купаться? Понимаешь, что я хочу сказать… вдвоем, совсем одни?

— Ну да.

Янис вдруг разволновался.

— Позволь тебе кое-что сказать… — Он покачал головой, перекатывая стакан в своих ручищах. — Ты не знаешь, — покачивания усилились, — как тебе повезло!

Он склонил ко мне лицо и пошевелил пальцем, который стал чем-то вроде продолжения его носа.

— Понимаешь, а? Ты здесь уже довольно давно, две недели, так ведь? Господи! Тут, на Крите, если поговоришь с девушкой наедине, уже обязан на ней жениться! А если не женишься? Господи! Тогда придется уносить ноги. Честь, видишь ли, семья — отец, братья… А ты… Ой-ой-ой… Как же тебе повезло!

Вскоре он вернулся к вопросу о массовке: дескать, непросто сейчас найти людей… Все уже заняты на съемках. И он клялся половиной всех святых, перебирая их одного за другим, что жизнь — паскудное недоразумение, просто смех, и сопровождал все это вздохами с запахом аниса и беспрестанно вытирался полотенцем под рубахой.

— Твоим друзьям ведь нравится Лола? Видел, какая к ней очередь?

— Она же тут одна.

— Ну да, — согласился Янис.

* * *

На втором повороте дорога разветвляется, один ее конец внезапно ныряет к полукругу гавани, а другой поднимается к почте и клубу. Камни мостовых теряются в темноте, и я иду по наитию. Жара течет под мышками и щекочет грудную кость словно мухи, но с приближением моря уже чувствуется движение воздуха.

Еще до ответвления я замечаю вдалеке Маму Тавлос, которая убирает в дом свой табурет. Луч маяка с мыса обрисовывает и силуэт Лолы, которая придерживает ей дверь. Усталость подчеркивает мужской разворот ее плеч, жесткость шевелюры, чрезмерно выпирающую грудь.

Она машет мне рукой и толкает Маму локтем, чтобы она сделала то же самое. Я слышу их смех — фальцет Мамы, насмешливое контральто Лолы.

Запах сваленных в груды стручков рожкового дерева чувствуется все сильнее — липкий, сладковато-приторный, какой-то аптечный. Запах тошнотворного сиропа.

* * *

Лапланш взял листки программы из рук Николь и потрепал ее по волосам в знак благодарности.

— Слушай, — сказал он мне, — скоро уже шесть недель, как мы здесь торчим. Репетиции закончены, все на своем месте. Теперь нам непременно нужны статисты для массовки. Завтра! Так что спустишься сегодня в порт и не отстанешь от него, пока он не даст тебе списки. Договорились?

Я уверил его, что сделаю все возможное. Лапланш стоял на операторской тележке, прямой, как столб, возвышаясь на фоне подернутого дымкой неба. Его жесткая полуторамесячная борода нависала над стоявшим рядом оператором, который был выше его ростом сантиметров на пять.