Сандро из Чегема. Книга 3 - Фазиль Искандер Страница 24

– Молодец, – говорит, – дай руку! Ты первый шоферюга, который меня перехитрил. Но дело не в этом. Ты чужак. Приехал – уехал. Я думал – это наши ребята меня разыграли. Езжай! Только дай слово, что до Гудаут включительно никому ничего не расскажешь! А дальше – кому хочешь рассказывай!

Я даю слово и еду дальше. Душа у меня кейфует: и деньги заработал, и этого знаменитого хохмача перехитрил… За Гудаутой есть ресторанчик. И я решил спокойно там пообедать и посидеть с нашими ребятами, если их там встречу. Захожу, а там целая орава сидит. Среди них двое моих друзей.

Ребята предлагают выпить, но я на колесах никогда не пью и отказываюсь. Мне не терпится рассказать про этот случай. И как раз в это время в ресторан заходит местный автоинспектор и подсаживается к нам. Я думаю – все равно расскажу, еще смешнее будет. Я рассказываю, ребята умирают от хохота и подначивают местного автоинспектора. Он тоже смеется. Сам абхаз, между прочим.

А когда я кончаю, он лично подымает тост за мою находчивость и предлагает всем выпить. Все пьют за меня, и мне, конечно, приятно. И тогда он мне предлагает двумя-тремя стаканами отблагодарить друзей за тост, поднятый в мою честь. Я отказываюсь, но он не отстает, говорит, что ответственность целиком и полностью берет на себя как автоинспектор. Но я тоже слабину не показываю.

– Спасибо, – говорю, – дорогой! Но я, во-первых, на колесах вообще никогда не пью. А во-вторых, у меня дорога и дальше тоже есть автоинспектора.

Я еще немного посидел с ними, а потом попрощался и вышел. Вдруг этот автоинспектор догоняет меня возле моей машины. Я что-то почувствовал, но еще не понял что к чему.

– Слушай, – говорит, – покажи мне свои права.

– Зачем? – удивляюсь я.

– Надо, – говорит, – потом скажу.

Я за собой никакой вины не чувствую и спокойно даю ему свои права. Он вынимает оттуда талон и вдруг делает прокол. Я балдею.

– За что?! – говорю.

– Здесь, – говорит, – стоянка запрещена, а ты целых два часа здесь простоял. А сам смеется.

– Тогда оштрафовал бы, – говорю, – если ты такой честняга. Прокол зачем сделал?!

– Да, – говорит, продолжая смеяться, – здесь стоянка запрещена, и к тому же ты в своем рассказе кое-что утаил.

– Что я утаил, – говорю, – и какое это имеет отношение к проколу?

– Ты утаил, – говорит он, – что дал слово до Гудауты включительно никому об этом не рассказывать.

И в самом деле я об этом не говорил, не потому, что хотел скрыть, а просто забыл, это для моего рассказа не имело значения. Но откуда он узнал об этом? И тут я допетрил.

– Он что, звонил? – говорю.

– А ты думаешь, – смеется он, – кроме тебя, никто не может пользоваться телефоном.

– Но откуда он узнал, – говорю, – что я остановлюсь в этом ресторане?

– Он все знает, – продолжает этот автоинспектор, – ты думал, что его сделал, но он в конце концов тебе отомстил.

Теперь что я ему скажу? Власть! Я уже сел в машину, думая, лучше бы он мой проклятый язык проколол, чем талон. Он, уже вижу, возвращается к ресторану, чтобы там рассказать, как они меня сделали.

И тут я вспомнил, что я не допустил нарушения слова.

– Стой, – говорю, – что-то хочу сказать!

– Что? – поворачивается он.

– Я же, – говорю, – рассказал об этом уже здесь, за городом. Если ты такой честный, почему ты мне прокол сделал?

– Город растет, – отвечает он, – и ресторан теперь считается в черте города. Включительно!

– Но я же не знал! – кричу.

– Надо было знать, – отвечает он и входит в ресторан.

Вот какая жизненная история со мной случилась, когда я три года назад находился в командировке на Пицунде.

Мы посмеялись рассказу этого лихача, и он, с кротким терпением выждав, пока мы отсмеемся, спросил у меня:

– Вот про этот случай, который был лично со мной, ты можешь написать?

– Попробую, – говорю, – не знаю, что получится. В нашей компании был один старый рыбак. Среди таких рыбаков встречаются весьма затейливые законотолкователи. Когда рыба не клюет, они со всех сторон обдумывают вопросы государственного устройства и правопорядка. А так как рыба с годами на Черном море клюет все хуже и хуже, они в толковании этих вопросов достигают гигантских глубин.

– Никакая цензура не пропустит, – важно заметил он. Однако, помолчав, обнадежил: – Но если в конце прибавить, что всех нарушителей арестовали, могут пропустить.

– И меня? – спросил лихач.

– И тебя, – безжалостно кивнул законотолкователь.

– А меня за что?! – воскликнул рассказчик.

Все рассмеялись искренности его удивления, но тут вся эта история продвинулась еще на один виток.

– Когда это с тобой случилось? – спросил у шофера самый молчаливый участник нашей компании.

– Три года тому назад, – сказал шофер.

– Я там недавно проезжал, – заметил молчун, – твой гравий до сих пор лежит возле милицейского поста.

Предположения по поводу столь длительной консервации скромного памятника стратегической победы нашего лихача были прерваны появлением официантки с дымящимися чашечками кофе на подносе.

Пока шофер рассказывал свою историю, я следил за дядей Сандро. Он поглядывал на шофера, можно сказать, с гётеанской, олимпийской доброжелательностью, поощрительными кивками подчеркивая наиболее сладостные детали. Казалось, выражение лица его говорило: да, растут у нас хорошие рассказчики, возможно, и не без нашего влияния.

Реплики застольцев были выслушаны им тоже достаточно поощрительно. После этого он взял со стола чашечку кофе.

– Раз уж заговорили о дорожных делах, – начал он, отхлебывая кофе, – я тоже кое-что расскажу. Если кто то из вас уже слышал эту историю, ничего, еще раз послушает. Хороший рассказ, как песня, его много раз можно слушать.

Три года тому назад в один мартовский вечер мне надо было срочно поехать в село Анхара. Дело там у меня была с одним человеком. Такое дело, которое никак нельзя отложить до утра. Я спускаюсь к дому моего соседа Тенгиза и оттуда звоню моему племяннику Кемалу. У него машина.

Так, мол, и так, говорю, надо срочно ехать в село Анхара. Кемал, как обычно, минут десять мыкал в трубку, а потом говорит:

– Не обижайся, дядя, но я сегодня не могу ехать.

– Чего это ты не можешь ехать?

Опять засопел. Вообще, чтобы с нашим Кемалом дело иметь, надо с буйволиными нервами родиться. На выхода нет, машина нужна.

– Мы, летчики, – наконец переходит он к словам, – верим в предчувствие. Да и погода плохая… Завтра поедем…

Завтра! Завтра уже поздно будет для моего дела.