Шесть ночей на Акрополе - Георгос Сеферис Страница 29

В мыслях мелькнуло смутное желание повернуться и уйти, но он не сделал этого. Он прошел вперед и стал за толстым стволом орехового дерева.

Обе комнаты нижнего этажа были ярко освещены, ставни их окон распахнуты настежь. Видеть правую комнату он не мог, левая была видна полностью, с голой круглой электрической лампочкой на конце провода, которая слепила глаза. Комната была совершенно пуста, если не считать стула под лампой и этажерки у стены, на которой стоял блестящий жестяной будильник.

Он попытался различить звуки. Никаких голосов, только шум передвигаемых вещей. Вдруг дверь в комнату открылась и вошли Сфинга и Лала, которые внесли стол и поставили его у стула. За ними появилась Саломея. Лала вышла снова. Сфинга присела. Саломея поставила свою сумку на стол и остановилась. Сфинга прошлась взглядом по всем четырем верхним углам.

— Когда-то у меня была такая же комната, — сказала она сердито. — Ее превратили в свинарник.

Она неприязненно глянула на Саломею, и обе они застыли, как на фотографии. Стратис с интересом рассматривал лицо Саломеи, которая осталась стоять под лампой. Черты лица были строгие, словно высеченные притупившимся резцом. Маска. Он мог бы взять ее в руки, и, если бы разжал затем пальцы, она бы упала вниз. Лала вернулась, неся под мышками две большие белые подушки, которые положила на стол.

— Пошли, притащим теперь Содом и Гоморру, [119]— сказала Сфинга.

— Что? — спросила Лала.

Сфинга хлопнула себя руками по коленям.

— Содом и Гоморру, — повторила она. — Это выражение Лонгоманоса. Изумительное!..

Две другие женщины смотрели на нее, а она не могла удержаться от раздиравшего ее смеха:

— Ну да! Он взял новую служанку. Тоже номер! Как-то в полдень он спросил, убрала ли она дом. «Конечно, господин, — отвечает та. — Все в порядке — и Содом, и Гоморра, и Сарданапала!..»

— Здорово, — сказала Саломея.

— Здорово? Еще бы! Пошли!

Все вместе они принесли диван. Сфинга выбрала для него место — справа и наискосок у окна.

— Здесь ему, бедняге, свежее будет, — сказала она.

Затем принесли матрас и простыни. Саломея помогала Лале стелить.

— Смотри внимательнее! — крикнула Сфинга. — Так, как ты стелешь, не уснуть!

Ее охватила страсть Лонгоманоса к преобразованию устоявшейся мудрости. Она поднялась, взяла со стола подушки и сказала:

— Вот они, тайные советники.

Она заботливо пристроила их на диване, одну подле другой, задумчиво посмотрела на них и вышла.

— Сфинга сегодня в ударе, — сказала Лала.

— Переезды вдохновляют ее: я это уже замечала, — равнодушно ответила Саломея.

Лала нагнулась и поправила края простыней.

— Посмотри, как она положила подушки: словно на них должны спать двое.

— Почему бы и нет? — отрешенно произнесла Саломея.

— Другой-то кто? Или ты хочешь остаться со мной на ночь?

Только тогда Саломея удивленно подняла голову и посмотрела на подругу:

— Остаться?… Остаться?… Здесь мы хорошо не выспимся. А мне так нужен теперь покой.

Лала не успела ответить: вошла Сфинга. В руках она держала, словно младенца, довольно большой сверток в газетах. Сфинга положила сверток на стол и опустилась на стул. Лицо у нее раскраснелось.

— Уф! Какой тяжелый, — сказала она.

Обе женщины посмотрели на нее с удивлением.

— Это мой подарок на новоселье, — сказала Сфинга и принялась разворачивать сверток.

Стоя неподвижно за деревом, Стратис увидел, как из бумаг появляется небольшая статуя лежащего человека. Голова его была чуть больше висевшей вверху электрической лампочки.

— Это Гермафродит, [120]— сказала Сфинга, — статуя, которую я обожаю. Отыскать эту гипсовую копию стоило немалого труда.

— Большое спасибо, — ответила Лала.

— Посмотри-ка, Саломея! Замечательно, не правда ли? — продолжала Сфинга. — Посмотри, какие у него плечи, маленькие груди, бедра. Совсем как у женщины…

Саломея подошла ближе.

— …Похоже на твое тело, Саломея…

Странная дрожь пробежала по плечам Саломеи, по плечам Лалы, затем вернулась обратно и исчезла в пальцах Сфинги, ласкавшей гипсовые изгибы.

— Ты мне льстишь, — сказала Саломея.

Стратис почувствовал по ее голосу, что к горлу у нее подкатил ком. Сфинга мечтательно продолжала свой монолог:

— …Женщина, приближающаяся к поре зрелости. Посмотри на живот! Женщина, приближающаяся к поре зрелости… А здесь вот, в дельте, неожиданно совсем крошечная лукавая птичка.

Лала вышла. Саломея уселась на диване.

— Ты сегодня какая-то странная, Мариго. Что с тобой?

Она произнесла эти слова очень быстро. Сфинга подняла голову, и взгляд ее на мгновение вызывающе вспыхнул, но затем она опустила глаза и принялась сворачивать ненужные газеты.

— Что со мной? Сегодня я делаю подарки: Гермафродита моей сестренке, а мою сестренку — гермафродиту…

Голос ее был неторопливым и бесцветным. Ладони, распрямляя газеты, издавали сухой трескучий звук, словно трещотки. Вошла Лала с низеньким столиком, который поставила рядом с диваном. Внезапно ладони Сфинги остановились:

— Ах! Какая глупость!

Лала, которая, склонившись над столиком, расстилала красную скатерть, приподнялась. Взгляд Саломеи стал пристальнее, словно она ожидала нападения.

— Вот, послушайте, — сказала Сфинга.

Она взяла газету и продекламировала:

— «Страдая телом и душой, Арамис обратил к религии свой дух и очи, почитая небесным возвещением двойное несчастие свое, то есть внезапную потерю возлюбленной и свою рану. Всякий при таком состоянии вещей полагает, что нет ничего неприятнее…»

Сфинга умолкла и огляделась вокруг. Лала и Саломея молча слушали ее. Сфинга поискала дату и сказала:

— Это номер за прошлую среду, 13 июня. И такое читают еще сегодня?! Сегодня!.. Невероятно…

Наступило полное молчание. Сфинга вздохнула, бросила газету и подошла к окну. Она наклонилась вправо, затем влево, словно ожидала кого-то, затем устремила взгляд в небо и воскликнула с пафосом:

— Действительно, нет ничего отвратительнее! Аминь!

Стратис подумал, что она обращалась к нему. Сфинга вернулась в комнату, посмотрела на будильник и сказала теперь уже поспешно: