Девушка из Золотого Рога - Курбан Саид Страница 3

Она взошла по ступенькам и толкнула тяжелую дверь клиники. Грузная медсестра спросила ее имя и протянула карту. Перед зеркалом Азиадэ сняла маленькую черную шляпку и светлые, мягкие волосы, чуть намокшие на концах, свободной волной упали на плечи. Она причесалась, оценивающе посмотрела на свои ногти, спрятала карту в карман и вошла в большую полутемную приемную.

— Concha bulosa, — сказал доктор Хаса и бросил инструменты в тазик. Пациент испуганно посмотрел на выписанное им направление и скрылся в рентгеновском кабинете.

— А, может быть, и эмпиема, — пробормотал Хаса.

Он записал свое предположение в историю болезни и отправился мыть руки.

Глядя, как светлые капли скатываются по его пальцам и исчезают в раковине, Хаса жалел себя. «Я просто несчастный человек», — думал он, и на лбу у него обозначились горизонтальные морщинки. Три аденотомии за одно утро — это точно уж слишком. К тому же, одна из них под наркозом. И эти два парацентеза — второй был вовсе необязателен. Барабанная перепонка все равно вскрылась бы сама по себе, но пациент начинал волноваться.

Доктор Хаса вытер руки и вспомнил о риносклероме. Это было его больным местом. «Старик» хотел продемонстрировать ее студентам, а она сопротивлялась. Риносклерома была у одной сумасбродной тетки, которая упрямо твердила, что не намерена быть подопытным кроликом. Жаль, что к каждой болезни прилагается еще и пациент. Но на самом деле, Хаса больше всего разозлился на практиканта. Тому следовало бы стать психоаналитиком и переехать в Вену, где он мог бы сколько душе угодно класть полипотом с петлей на стеклянный столик. И это во время обхода «старика»! Тот ничего не сказал, но покраснел от возмущения. Но хуже всего, что именно он, Хаса, является ответственным за этого практиканта, и, соответственно, за его представления о современной гигиене.

— Положить стерильную петлю на стол, и это прямо перед применением, — возмутился Хаса и пожалел про себя, что физические меры воздействия к студентам запрещены.

Он обмотал носовым платком эбонит рефлектора, рассерженно щурясь и точно зная, что причина его плохого настроения не в риносклероме, и не в этом практиканте. Во всем виновата погода, из-за которой невозможно поехать на Штольпхензее [7]. Тем более что вчерашняя блондинка обязательно будет и сегодня…, но хватит об этом.

Конечно, во всем виноваты погода и Штольпхензее, но ни в коем случае не известие о том, что Марион провела все лето в обществе Фритца в Зальцкамергуте. Какое ему дело до Марион? А риносклерома будет продемонстрирована, хочет того больная или нет, в конце концов, это университетская клиника.

Придав лицу серьезное выражение, доктор Хаса вошел в большую приемную. Выстроившиеся у стен ряды стульев для обследования, казались бесконечными. Рядом с каждым из них — электрическая лампа, столик для инструментов и пара мисок. Пациенты сидели с отсутствующими, но одинаково напряженными лицами. Слева доктор Мазицкий щелкнул зеркалом для горла, а у третьего стула справа доктор Манн выкрикнул:

— Сестра, ушную воронку!

На стуле доктора Хасы сидела блондинка с мечтательными серыми глазами, но более всего доктора поразил их необычный разрез. Хаса опустился на низкий табурет и внимательно посмотрел на нее. Девушка улыбнулась, и ее грустные глаза вдруг озарились сиянием. Она указала пальцем на направленный вверх рефлектор на голове у Хасы:

— Похоже на нимб.

Акцент выдавал в ней иностранку.

Хаса улыбнулся. Жизнь все-таки очень забавная штука, а до Марион ему и вправду нет никакого дела. Он посмотрел в серые бездонные глаза пациентки и подумал: «Будем надеяться, что это rhinitis vasomotorika и требует длительного лечения». Впрочем, он сразу же отогнал эту мысль как недостойную врача и с легким ощущением вины, спросил:

— Как вас зовут?

— Азиадэ Анбари.

— Профессия?

— Студентка.

— Ах вот как, коллега! — воскликнул Хаса. — Тоже медик?

— Нет, филолог — ответила девушка.

Хаса поправил рефлектор.

— Посмотрим, что привело вас ко мне? Так, боль в горле. — Его левая рука автоматически нащупала шпатель. — Изучаете германистику?

— Нет, я — тюрколог.

— Кто, простите?

— Я занимаюсь сравнительным исследованием тюркских языков.

— Боже мой! И зачем вам это?

— Просто так, — сердито ответила она и раскрыла рот.

Хаса исполнял свой врачебный долг с толком и расстановкой. Но мысли его при этом делились на профессиональные и личные. Профессионал в нем установил: результат риноскопии — anterior et posterior — без патологий. Легкое покраснение левой барабанной перепонки, но без болезненности при надавливании. Признаков otitis media нет. Ограниченная местная инфекция. При лечении учитывать анамнез. А как частное лицо он думал: сравнительное изучение тюркских языков! Неужели и этим можно всерьез заниматься! Даже имея такие серые глаза! Анбари — сказала она. Это имя я где-то слышал. Ей, наверное, нет и двадцати, а какие мягкие волосы.

Он отложил рефлектор, отодвинул табурет и деловито сказал:

— Tonsillitis. Начинающаяся angina folicularis.

— А на немецком — заурядная ангина, — улыбнулась девушка, и доктор Хаса решил больше не употреблять латыни.

— Да, — сказал он, — естественно, постельный режим. Вот вам рецепт для полоскания. Никаких компрессов, домой на машине, диета. А почему все-таки тюркология? Что вам это дает?

— Мне это интересно, — скромно ответила девушка, и сияние ее глаз разлилось по всему лицу. — Вы не представляете, сколько существует диковинных слов, и каждое из них звучит, как барабанная дробь.

— У вас температура, — сказал Хаса, — оттого и барабанная дробь. Я где-то слышал ваше имя. Был такой губернатор в Боснии, которого звали Анбари.

— Да, — проговорила девушка, — это был мой дед.

Она поднялась. Пальцы ее на мгновение утонули в широкой ладони доктора Хасы.

— Приходите еще, когда будете здоровы… Я имею в виду, если понадобится дополнительное лечение.

Азиадэ подняла глаза вверх. У врача была смуглая кожа, черные, зачесанные назад волосы и широкие плечи. Он очень отличался от таинственных капитанов подводных лодок и дикарей-рыболовов с берегов безымянных рек. Девушка быстро кивнула ему и пошла к выходу.

На вокзале у Фридрихштрасе Азиадэ остановилась и задумалась. Врач что-то говорил о машине. Она сжала губы и решила пошиковать. Высоко подняв голову, девушка пошла мимо вокзала в направлении Линдена. Там она села в автобус, прислонилась к мягкой кожаной спинке сиденья и довольно подумала о том, что машина является всего лишь скромной diminutivum [8]плавно катящегося автобуса.