Неуютная ферма - Стелла Гиббонс Страница 3

– В Суссексе… – задумчиво повторила миссис Смайли. – Это немного настораживает. Они живут на обветшалой ферме?

– Боюсь, что да, – нехотя согласилась Флора. – Впрочем, к ним я обращусь, только если ничего не получится с другими. Я намерена написать всем упомянутым родственникам и полюбопытствовать, не хотят ли они взять меня к себе за мои красивые глаза и сто фунтов годовых.

– Флора, какая дикость! – воскликнула миссис Смайли. – Ты не в своем уме! Да ты же через неделю умрешь! И ты, и я не выносим родственников! Тебе надо остаться у меня, выучиться машинописи и стенографии, тогда ты устроишься к кому-нибудь секретаршей, снимешь премилую квартиру, и мы сможем проводить у тебя чудесные вечеринки!

– Мэри, ты же знаешь, что я их терпеть не могу. Ад в моем представлении – многолюдная вечеринка в холодной комнате, где все сосредоточенно играют в хоккей. Но ты не дала мне договорить. Когда какие-нибудь родственники пригласят меня к себе, я возьмусь за дело и перевоспитаю их так, чтобы мне у них стало хорошо. А потом, когда захочу, выйду замуж.

– За кого, скажи на милость? – возмущенно осведомилась миссис Смайли.

– За кого-нибудь, кого сама выберу. Ты ведь знаешь, у меня вполне определенные взгляды на замужество. Мне всегда нравится читать в газетах: «Бракосочетание назначено на такое-то число». Их именно что надо назначать! Разве это не самый ответственный шаг в жизни человеческого существа? По-моему, так куда правильнее, чем верить, будто браки заключаются на небесах.

Миссис Смайли передернуло от неприкрытого, почти галльского цинизма Флоры. Сама миссис Смайли полагала, что браки должны естественно проистекать из свободного союза двух любящих людей и совершаться в церкви, со всеми церемониями и флердоранжем, как было у нее.

– А тебя я хотела спросить вот о чем, – продолжала Флора. – Как по-твоему, стоит ли разослать родственникам циркулярное письмо? Понравится им моя деловая хватка?

– Нет, – холодно ответила миссис Смайли. – Не понравится. Это будет слишком высокомерно. Надо написать каждому в отдельности (всякий раз совершенно новое письмо, Флора) и все в подробностях объяснить, если, конечно, ты намерена продолжать свою безумную затею.

– Да не кипятись ты, Мэри. Завтра перед ленчем и напишу. Могла бы написать сегодня вечером, но думаю, нам стоит отпраздновать мое вступление на стезю нахлебницы. У меня есть десять фунтов, и я приглашаю тебя в «Нью-Ривер-клаб» – райское место!

– Не глупи. Ты отлично знаешь, что туда надо идти с мужчинами.

– Так найди их. Кто-нибудь из «пионеров, о пионеров» сейчас в отпуске?

Лицо миссис Смайли приняло то заботливо-материнское выражение, которое, как знали все ее подруги, означало, что она думает о «пионерах, о пионерах».

– Да, Бикки сейчас в Лондоне, – сказала она.

У всех «детей загорелых» были короткие звучные прозвища, похожие на крики экзотических зверей, что немудрено: все они приезжали из краев, где водятся экзотические звери.

– И твой троюродный брат, Чарлз Фейрфорд, тоже, – продолжала миссис Смайли. – Ты его наверняка помнишь – высокий, серьезный, темноволосый.

– Вот и отлично, – одобрительно произнесла Флора. – У него такой смешной носик пуговкой.

Без двадцати девять от дома номер один по Маус-Плейс отъехал автомобиль миссис Смайли. Сама миссис Смайли и Флора были в белых платьях, с бутоньерками в прическах, а напротив них сидели Бикки и Чарлз.

Бикки, который сильно заикался, говорил без умолку, как все, кто страдает этим дефектом речи. Он был старый (лет тридцати), некрасивый и приехал в отпуск из Кении. Для начала он любезно подтвердил все худшие слухи об этой стране. Чарлз, которому фрак был чрезвычайно к лицу, почти не открывал рта и, лишь когда его что-нибудь забавляло, издавал низкое мелодичное «ха-ха». Ему недавно исполнилось двадцать три, и он готовился стать священником. По большей части он смотрел в окно, словно не считая возможным удостоить Флору взглядом.

– Вряд ли Снеллер одобряет нашу поездку, – заметила миссис Смайли. – У него был мрачный и озабоченный вид. Ты заметила?

– Он одобряет меня, потому что я выгляжу серьезной, – ответила Флора. – Прямой нос очень кстати, когда хочешь так выглядеть.

– Я не хочу выглядеть серьезной, – холодно промолвила миссис Смайли. – Еще успею – когда ты взвоешь от родственников и мне придется вызволять тебя из какой-нибудь кошмарной дыры, куда за год не доехать. Ты рассказала Чарлзу о своих планах?

– Господи, да конечно же, нет! Чарлз ведь мой родственник! Он решил бы, что я хочу поселиться с ним и тетей Хелен в Хартфордшире и напрашиваюсь на приглашение.

– Можешь напроситься, – сказал Чарлз, отрываясь от созерцания ярко иллюминированной улицы за окном. – У нас в саду качели, а летом цветет табак. Не исключаю, что нам с мамой понравится твое общество.

– Не глупи, – одернула его миссис Смайли. – Гляньте, мы приехали. Бикки, ты сумел заказать нам столик у реки?

Бикки сумел, так что они, усевшись за столиком среди цветов и огней, могли смотреть через стеклянный пол на реку, а когда танцевали, она струилась прямо у них под ногами. За стеклянными стенами проходили баржи, подмигивая романтическими зелеными и красными фонарями. Снаружи пошел дождь, и по стеклянному потолку побежали серебряные струйки.

За ужином Флора рассказала Чарлзу о своих намерениях. Поначалу тот молчал, и она решила, что он шокирован. Ибо хотя нос у Чарлза был не прямой, на его лице отчетливо читалось то, что Шелли написал о себе в предисловии к «Юлиану и Маддало»: «Юлиан довольно серьезен».

Наконец он сказал с улыбкой:

– Что ж, если станет совсем тошно, телефонируй мне, и я прилечу за тобой на своем аэроплане.

– У тебя есть аэроплан, Чарлз? Ты уверен, что для без пяти минут священника это уместно? А какой он породы?

– «Твин-Белиша-Бэт» [6]. А зовут его «Быстрая победа II».

– Правда, Чарлз, неужели священнику можно иметь аэроплан? – поддразнила Флора.

– Одно другому не мешает, – спокойно ответил Чарлз. – Так или иначе, ты звони, и я сразу прилечу.

Флора пообещала, что так и сделает, поскольку Чарлз ей нравился. Затем он пригласил ее танцевать. Потом все четверо долго сидели за кофе, а в три решили, что пора ехать по домам.

Чарлз подал Флоре ее зеленый плащ, а Бикки миссис Смайли – ее черный, все сели в автомобиль и поехали под дождем по улицам Ламбета, где каждое окно горело розовым, оранжевым или золотым светом, а люди за ними танцевали, музицировали, играли в карты или просто веселились; в ярко освещенных витринах красовалось что-нибудь одно: дорогое платье или танская фарфоровая лошадка.