Новые мелодии печальных оркестров - Фрэнсис Скотт Фицджеральд Страница 37

— Как дела? — спросила она рассеянно.

— Девяносто девять и один, [8]— прошептала няня, поднося термометр к свету. — Только что вынула.

— Это много? — нахмурилась Луэлла.

— Превышение — каких-то шесть десятых. [9]Не так уж много для второй половины дня. При простуде это не редкость — легкий жар.

У кроватки Луэлла приложила руку к горящей щеке сына, тревожась и отмечая одновременно, как он похож на невероятного херувимчика в автобусной рекламе мыла «Люкс».

Она обернулась к няне.

— Вы умеете готовить?

— Ну… с грехом пополам.

— А не смогли бы вы вечером приготовить что-нибудь для ребенка? Эта старая дурища уволилась, на ее место никого не найти, и я ума не приложу, что делать.

— Да, я что-нибудь придумаю.

— Ну, отлично. А я попробую состряпать обед для мистера Хемпла. Пожалуйста, не закрывайте у себя дверь, чтобы услышать колокольчик, когда придет доктор. И дайте мне знать.

Ох уж эти доктора! Они бывали в доме постоянно. Каждое утро — специалист и семейный врач, потом детский врач, а сегодня, в гостиной, доктор Мун, невозмутимый, настойчивый, непрошеный. Луэлла отправилась в кухню. Она умела готовить яичницу с беконом — это часто приходилось делать после театра. Но Чарльзу полагались овощи, их нужно сварить, стушить или что-нибудь в этом роде, а в плите так много дверок и духовок, поди пойми, какую выбрать. Луэлла взяла синюю кастрюльку, новую на вид, нарезала морковь и добавила немного воды. Когда она поставила кастрюльку на плиту и стала вспоминать, что делать дальше, зазвонил телефон. Звонок был из агентства.

— Да, миссис Хемпл у телефона.

— Женщина, которую мы к вам посылали, вернулась сюда с жалобой, что вы не заплатили ей за отработанное время.

— Я уже вам объясняла, что она отказалась остаться, — с горячностью возразила Луэлла. — Она нарушила соглашение, и мне кажется, я не обязана…

— Мы должны следить за тем, чтобы нашим сотрудникам платили, — сообщил представитель агентства. — Иначе какой им от нас прок, так ведь? Простите, миссис Хемпл, но мы не сможем предоставить вам другую прислугу, пока это маленькое недоразумение не будет улажено.

— О, я заплачу, заплачу! — крикнула Луэлла.

— Конечно, нам желательно сохранять добрые отношения с нашими клиентами…

— Да-да!

— Так что если вы завтра отправите ей ее жалованье… Семьдесят пять центов в час.

— Но как же насчет сегодняшнего вечера? Я не могу без прислуги.

— Сейчас уже очень поздно. Я и сам собираюсь домой.

— Но я миссис Чарльз Хемпл! Неужели не понятно? Я полностью отвечаю за свои слова. Я жена Чарльза Хемпла, Бродвей, дом четырнадцать…

И тут Луэлла осознала, что Чарльз Хемпл из дома четырнадцать по Бродвею — беспомощный больной и рассчитывать на его защиту совершенно бесполезно. В отчаянии от внезапно открывшейся жестокости мира, она повесила трубку.

Яростно провозившись в кухне минут десять, она пошла к няне, которую недолюбливала, и призналась, что обед для мистера Хемпла не получился. Няня заявила, что у нее раскалывается голова и по горло хлопот с больным ребенком, но согласилась, пусть неохотно, показать Луэлле, что нужно делать.

Смиряясь с унижением, Луэлла слушалась приказов, пока няня ворча экспериментировала с непривычной плитой. Худо-бедно стряпня пошла. Потом няне настало время купать Чака, Луэлла одна устроилась за кухонным столом и стала слушать, как фырчало, убегая из кастрюльки, ароматное варево.

«Вот этим женщины занимаются каждый день, — размышляла она. — Тысячи женщин. Стряпают и ухаживают за больными, и еще ходят на работу».

Но она не видела, что ее объединяет с этими женщинами, за исключением того общего признака, что у них, как и у нее, по две ноги и руки. Все равно что сказать: «Островитянки южных морей носят в носу кольцо». Просто она занималась сегодня несвойственной ей работой по дому и не получала от этого никакого удовольствия. Это было всего лишь нелепое исключение из правил.

Внезапно послышались медленные шаги; они миновали столовую, потом буфетную. Испугавшись, что это опять доктор Мун, Луэлла подняла взгляд: из буфетной вышла няня. Луэлла подумала, что у нее тоже нездоровый вид.

И верно, едва добравшись до двери кухни, няня пошатнулась и схватилась за ручку, как птица, которая садится на ветку и плотно обхватывает ее когтями. Потом она молча рухнула на пол. В тот же миг зазвонил колокольчик, и Луэлла с облегчением вскочила: это прибыл детский доктор.

— Обморок, только и всего, — заключил он, уложив себе на колени голову девушки. Ее веки дрогнули. — Да, всего лишь обморок.

— Вокруг настоящий лазарет! — в отчаянии хохотнула Луэлла. — Сплошь больные, одна я здорова.

— Она тоже здорова, — чуть помедлив, заверил врач. — Сердце бьется ровно. Просто потеряла сознание.

Луэлла помогла доктору усадить приходившую в себя девушку в кресло, потом поспешила в детскую и склонилась над кроваткой. Спокойно откинула железное боковое ограждение. Жар вроде бы спал — румянца больше не было. Луэлла наклонилась и коснулась щеки сына.

И тут у нее вырвался крик.

IV

Даже после похорон сына Луэлла не могла поверить, что потеряла его. Вернувшись к себе, она стала ходить кругами мимо детской и повторять его имя. Устрашившись собственного горя, она села и уставилась на белую качалку с нарисованным сбоку красным цыпленком.

— Что теперь со мной будет? — шепнула она. — Когда я пойму, что больше не увижу Чака, случится что-то ужасное!

Пока она еще в этом не уверилась. Быть может, стоит дождаться сумерек и няня приведет сына с прогулки. Ей помнилась трагическая сумятица, когда кто-то сказал ей, что Чак умер, но если это так, почему же вся обстановка детской ждет его возвращения, почему все так же лежат на комоде миниатюрные гребень и расческа и что здесь делает она, его мать?

— Миссис Хемпл!

Луэлла подняла глаза. В дверях стоял доктор Мун, понурый и обшарпанный.

— Уходите, — глухо произнесла Луэлла.

— Вы нужны вашему мужу.

— Мне нет до этого дела.

Доктор Мун шагнул в комнату.

— Вы, наверное, не поняли, миссис Хемпл. Он вас звал. У вас ведь теперь никого нет, кроме него.

— Я вас ненавижу, — проговорила она внезапно.

— Как вам угодно. Я ничего не обещал, вы ведь знаете. Я делаю, что могу. Вам станет лучше, если вы осознаете, что вашего ребенка больше нет, вы его никогда не увидите.