А жизнь продолжается - Кнут Гамсун Страница 38

Нет, он не получил никакого миллиона, у окружного судьи не было для него денег. Всё важное сообщение заключалось в письме от Паулины из Полена, где она писала, что не намерена выдать ему чековую книжку, — «передайте это Августу». Во-первых, он не имеет никакого отношения к этим деньгам, потому что он оставил ей, Паулине, всё, что у него было в Полене, — также и деньги, которые могли бы ему достаться в лотерее. Документ был подписан двумя свидетелями. А во-вторых, Август сам может приехать в Полен за деньгами, — иначе какая у неё гарантия, что он именно тот человек, за которого себя выдаёт?

Чертовка Паулина, верна себе до конца, ловкая, острая, как бритва, и честная до глупости. Он словно видел её теперь уже старую, с белым воротником вокруг шеи, с жемчужным кольцом на пальце.

Окружной судья охотно бы помог Августу, он бы сделал это, он был доброжелательный человек. (Кстати, через несколько лет судья погиб от случайного выстрела в Сенье.)

— Значит, есть какие-то затруднения с деньгами из Полена? Они были завещаны кому-нибудь другому?

— Да, — отвечал Август.

Но это ровно ничего не значит: он знает Паулину, — она не возьмёт ни одного эре из этих денег, она только так говорит.

Тогда, может быть, Август сам поедет за деньгами?

Нет. Кроме всего прочего, он ни в коем случае не может бросить все свои дела у консула, в особенности постройку дороги. От него зависит много людей.

— А не можете ли вы удостоверить свою личность при помощи бумаг, чтобы дама Паулина почувствовала себя уверенной?

— Это будет трудновато.

— У вас нет бумаг?

— Нет.

— Но разве доктор Лунд и его жена не знают вас по Полену?

Ещё бы! Как им не знать? Не один стакан грога выпил Август у них. Если доктору и его жене хотелось видеть гостя у себя вечерком, им стоило только позвать Августа, и он тотчас являлся. Он мог бы сходить в докторскую усадьбу сию же минуту и получить удостоверение, что он именно и есть настоящий Август, но самого доктора нет дома — он уехал в Троньем, и никто не знает, когда он вернётся.

Августу чертовски не везло. Оставалось только ждать, ждать и ждать...

Да, Сегельфосс не процветал. Что-то, вероятно, было не так. Может быть, город был основан не на том месте, может быть, слишком, густо расположились кругом дворы, при каждом дворе было слишком мало земли, а землю слишком плохо возделывали. Вероятно, всё происходило от этого. Ничто не преуспевало и не становилось полным и пышным во славу божию, не было ни одного человека, у которого глаза заплыли бы жиром, ни одного животного, хотя бы слегка обезображенного излишком питания. Напротив. Скотина целыми днями бродила по лугам и не наедалась, каждая кочка, каждый бережок возле ручья были обглоданы овцами, коровы принуждены были довольствоваться вереском и листьями с деревьев и не давали молока. Таково было положение. Но на расстоянии всего лишь какой-нибудь мили или полумили от Южной деревни лежали обширные пространства зелёных горных пастбищ, настоящий рай для мелкого скота. Существовало предание, что Виллац Хольмсен пас там летом своих овец.

А рыболовство для домашнего потребления, — какую роль играло оно в окрестных деревнях? Люди, жившие у самого моря, приносили другой раз связку мелкой трески или мерлана, ровно на одну варку, и ничего для следующего дня, — что же это было за рыболовство для домашнего потребления? Рыбаки из города спохватывались иногда и проделывали длинный путь в полверсты до залива возле Северной деревни, где на белом песке острогами били камбалу. Да, но тогда им приходилось не спать целую летнюю ночь напролёт, и в два часа они с бутербродами пили кофе, — что же они зарабатывали на этой ловле? И разве не приходилось им потом спать весь следующий день?

Да, условия жизни в Сегельфоссе были неважные.

Но Гордон Тидеман всё же жил, жил широко и действовал, и был видным человеком и консулом. Он делал бессмысленные вещи только в силу своей тщеславной жажды деятельности; тому пример — дорога в горах и охотничья хижина. Но он делал ещё худшие вещи просто из шутовства, например, купил себе блестящую моторную лодку, чтобы выходить навстречу пароходам и показываться. — Ну, на что она была ему теперь, когда пароходы приставали к его большому молу и грузились прямо с берега? А моторная лодка, сверкая политурой и медью, лежала без дела тут же и стоила и денег и забот.

Всё это так. Но Гордон Тидеман был, по крайней мере, энергичный человек и, между прочим, с большим успехом поставлял лососей. Кроме того, он серьёзно взялся за дело и послал одного из своих дельных приказчиков в Хельгеланд, в качестве коммивояжёра. Конечно, он снабдил его отличной экипировкой, дал ему, прежде всего костюм и часы на золотой цепочке и затем изящные чемоданы для образцов, богато отделанные медью. Это стоило не мало, но парень этого вполне заслуживал: он был как бы создан для своей специальности и прислал уже несколько заказов.

А помимо этого Сегельфосс был мёртвым и даже нелепым городом.

Кое-кто начинал коситься на горную дорогу консула. Строительство украшало, пожалуй, пейзаж, но, глядя па него, многие ворчали и покачивали головой. Кто бы мог подумать об этом. Конечно, разговоры начались в Северной деревне, которая отставала и в смысле науки, и в смысле благородного обхождения; и была занята лишь хождением в церковь и старинным благочестием, в духе отцов. Они возникли сначала среди женщин и старых мужчин, и может быть даже, первоначальные слова, были произнесены Осе.

— Бедным мышам и воробьям покоя нет, — сказала Осе: — так они стреляют и грохочут в божьих горах!

— Вот именно, — сказали старики Северной деревни и покачали головой.

И они принялись судить и рядить, и время перепуталось в старых головах, и годы переместились: франко-прусская война, кровавое северное сияние на небе, окружной врач Павел Фейн, погибший на море, предсказание пророка Иеремии о комете, опустившей свой хвост на остров и произведшей землетрясение, — всё это сводилось к исходной точке, к слогам Осе о шуме на горной дороге.

Ведь в горах жили люди, подземные люди, народ Хауга, со своим земледелием и своим скотом, богатые и мирные существа, которые не причиняли никакого вреда людям и земле, если, только их оставляли в покое. Все эти сумасшедшие крики, и предупреждения, когда взрывали горы, сами взрывы, стуки, и громкие разговоры с ранней весны, верно, беспокоили подземных и мешали им, и может быть, даже принудят их переселиться в другую гору. Люди на земле ничего от этого не выиграют. Старики в Северной деревне до сих пор ещё помнили, что пришлось вытерпеть их родителям от подземных, когда ставили первые телеграфные столбы и подняли такой громкий шум и суматоху людей с лошадьми. А на корабле, на котором везли телеграфную проволоку, с реи упал железный блок и убил матроса. Его ещё похоронили на Гамарском кладбище, на острове. Но это ещё не всё. Никогда не было в этом краю столько грома и молний и непогоды, как тогда; у Виллумоена ветром крышу сдуло, — все это помнят. Новую крышу пришлось привязать двумя толстыми железными цепями, которые можно видеть и по сей день, — ступайте, взгляните! И верно, уж никто не забыл, до чего жалка была рыбная ловля в Лофотенах в ту зиму, нельзя даже сказать, что был средний улов, — так это было плохо. Потом наступила весна, и стало ещё в десять раз хуже: под самый сенокос выпал снег, а рожь так и не созрела. Как раз в то лето потревожили подземных в местности южнее, и они перебрались в Сегельфосские горы. Здесь повсюду были глубокие пропасти, поэтому им легко было проникнуть внутрь, им даже не пришлось зарываться в горы, что, говорят, им вовсе не так-то просто. Они попадались людям, когда переселялись со всеми своими лошадьми и большими стадами; говорят, было очень много коров, лоснящихся и жирных, всё равно как стая сельдей в море. Тот-то и тот-то из предков встречали их; вот Арон видал, и он не один раз рассказывал об этом. Но когда он лежал на смертном одре и к нему пришёл священник, то он не захотел признаться и сказал, что всё это ложь. Но он так сказал потому, что был при смерти и ничего не соображал. В тот же самый день их встретила и Ингеборг из Утлена. Она шла и вязала серые с красным чулки и только собралась спустить две последние петли на втором чулке, как к ней подошла подземная женщина и попросила у неё чулок. «Носи на здоровье, — сказала ей Ингеборг. — А может быть, тебе дать и другой?» — спросила она. Та взяла и другой чулок. И Ингеборг не осталась в накладе до самого последнего часа, — это ведь она достигла такого богатства и знатности в Вестеролене, и вышла замуж сначала за одного брата, а потом за другого, и получила в наследство всё после смерти обоих.