Прекрасные и обреченные - Фрэнсис Скотт Фицджеральд Страница 41

У окна послышался голос ночного портье, в котором к почтительности слуги примешивались назидательные нотки строгого учителя, отчитывающего нерадивого ученика.

— Да никого там нет! — объявил он решительно. — Да и кому там быть, ей-богу? Ведь до земли пятьдесят футов. Просто ветер стучал веткой по ставням.

— Ах да… — выдохнул Энтони.

И Глории стало жаль мужа до боли. Хотелось только одного: успокоить его, нежно прижав к себе, и попросить этих людей убраться восвояси. Ведь повод, который их сюда привел, вызывал отвращение. Но от стыда она не могла поднять головы. До ушей доносились обрывки фраз, извинения, обычные слова, которые говорят в подобных случаях, а один из коридорных не сдержался и сдавленно хихикнул.

— Я весь вечер был не в себе, страшно нервничал, — оправдывался Энтони. — И этот стук почему-то меня напугал. Я уже почти заснул.

— Понимаю-понимаю, — деликатно соглашался ночной портье, — и со мной такое случалось.

Дверь закрылась, свет погас, Энтони подошел на цыпочках к кровати и скользнул под одеяло. Глория, притворяясь спящей, тихо вздохнула и обняла мужа.

— Что там случилось, милый?

— Ничего, — откликнулся Энтони. В его голосе все еще слышалась дрожь. — Подумал, кто-то стоит под окном, выглянул, но никого не увидел, но стук не прекращался, вот я и позвонил вниз. Прости, если потревожил тебя, но я весь вечер сам не свой.

От этой лжи Глория внутренне содрогнулась. Энтони не только не выглянул в окно, но даже к нему не приблизился, а стоял рядом с кроватью и, трясясь от страха, названивал ночному портье.

— Ах, ну ладно, — вздохнула Глория. — Как спать-то хочется.

Около часа они лежали рядом без сна. Глория так сильно зажмурила глаза, что перед ними в сгущающемся розовато-лиловом пространстве поплыли синие круги. А Энтони смотрел невидящим взглядом в потолок.

И лишь по прошествии нескольких недель ночной инцидент извлекли на свет божий, сделав его предметом насмешек и шуток. У супругов появилась традиция, помогавшая преодолевать ночные страхи Энтони. Всякий раз, когда они накатывали, Глория обнимала мужа и нежно, словно колыбельную, ворковала: «Не дам в обиду моего Энтони. Никто не посмеет причинить ему зло».

И Энтони смеялся, будто они вместе развлекались шутливой игрой. Но для Глории это не было шуткой. Сначала наступило глубокое разочарование, за которым последовало состояние, когда приходилось сдерживать рвущуюся наружу раздражительность.

А чуть ли не главной ежедневной обязанностью Энтони стала необходимость обуздывать нрав жены, будь вспышка гнева вызвана отсутствием горячей воды для принятия ванны или перепалкой с супругом. В зависимости от обстоятельств следовало действовать так: где-то промолчать, проявить непреклонность, а в отдельных случаях и уступить или, при необходимости, заставить силой. Непомерная самовлюбленность Глории проявлялась в приступах ярости, сопровождающихся жестокими выходками. Благодаря своей смелости, избалованности, вызывающей возмущение, но достойной похвалы независимости суждений и, наконец, высокомерной уверенности, что она в жизни не встречала девушки красивее себя, Глория превратилась в убежденную последовательницу Ницше, успешно претворяющую его идеи в жизнь. Разумеется, все это приправлялось глубоко прочувствованной сентиментальной нотой.

Взять хотя бы пристрастия в еде. Глория привыкла к определенным блюдам и пребывала в твердой уверенности, что не может употреблять в пищу что-то иное. К позднему завтраку непременно подавался лимонад и сандвич с помидором, а легкий ленч состоял из помидора, но уже фаршированного. Глория не только требовала конкретные яства, но и приготовить их следовало определенным способом. Один из самых досадных моментов произошел в Лос-Анджелесе, во время первых двух недель свадебного путешествия. Незадачливый официант принес помидор, фаршированный не сельдереем, а салатом из курицы.

— Мы всегда так готовим, мадам, — оправдывался официант перед пылающими гневом серыми глазами.

Глория ничего не ответила, но когда он благоразумно ретировался, принялась колотить кулачками по столу так, что зазвенели серебро и фарфор.

— Бедняжка Глория, — опрометчиво рассмеялся Энтони, — никогда не можешь получить желаемое, да?

— Не могу есть эту дрянь! — вспыхнула она.

— Тогда опять позову официанта.

— Не вздумай! Этот проклятый дурак ничего не понимает!

— Ну, служащие отеля здесь не виноваты. Либо отошли блюдо назад, либо будь хорошей девочкой и скушай его…

— Заткнись! — оборвала мужа Глория.

— Зачем срывать на мне злость?

— Я и не срываю, — захныкала она. — Просто не могу это есть.

Чувствуя собственное бессилие, Энтони сдался.

— Пойдем в другое место, — предложил он.

— Не хочу никуда идти. Устала от беготни по кафе, где нельзя заказать нормальной еды.

— Когда это мы бегали по кафе?

— А в этом городе иначе нельзя, — упорствовала Глория.

Энтони, сбитый с толку, попробовал другой подход:

— Почему не попробовать? Наверняка не так противно, как ты вообразила.

— Да потому что я не-на-ви-жу курятину!

Глория принялась с отвращением ковырять вилкой злополучный помидор, и Энтони стал опасаться, что сейчас она станет расшвыривать в разные стороны его содержимое. Он понимал, что раздражение жены достигло предела, ибо заметил в ее глазах жгучую ненависть, направленную как на супруга, так и на любого, кто подвернется в данный момент под руку. В минуты гнева Глорию лучше не трогать.

И вдруг, к своему изумлению, он увидел, как она осторожно подносит ко рту вилку и пробует салат из курицы. С лица не исчезает хмурое выражение, и Энтони в тревоге безмолвно следит за каждым ее жестом, боясь даже дышать. Глория попробовала еще немного и тут же приступила к еде. Энтони с трудом сдерживал смех, а когда заговорил, в его речи не прозвучало ни единого намека на салат с курицей.

Этот инцидент в различных вариациях, словно полная скорби фуга, преследовал Энтони в течение всего первого года супружества, всякий раз сбивая с толку и вызывая удручающее раздражение. Но еще более досадным оказался непримиримый конфликт характеров, поводом для которого послужили мешки с грязным бельем. Для Энтони эти стычки неизбежно заканчивались полным поражением.

Однажды в Коронадо, где они сделали самую длительную остановку во время свадебного путешествия и прожили более трех недель, Глория наряжалась к чаепитию, намереваясь предстать в полном блеске. Энтони, прослушав последние сводки о войне в Европе, поднялся наверх и, зайдя в комнату, поцеловал жену в напудренную шею. Затем он подошел к своему комоду с зеркалом и принялся выдвигать один за другим все ящики. Не найдя желаемого, он обратился к Незавершенному Шедевру:

— Глория, есть у нас чистые носовые платки?