Деньги господина Арне - Сельма Лагерлеф Страница 5

ПОСЛАННИЦА

Господина Арне похоронили в церкви Сульберги на восьмой день. И тогда же на рыночной площади в Бранехёге собрался тинг, [5]чтобы решить, как быть с этим убийством.

В Бохуслене господина Арне знали хорошо, и на его похороны пришел народ со всей округи — и с островов, и с побережья. Людей было столько, что можно было подумать, будто целая армия собралась здесь вокруг своего предводителя. А на дороге от церкви Сульберги до Бранехёга не осталось ни дюйма невытоптанного снега.

Уже к вечеру, когда все стали разъезжаться по своим дворам, Торарин, торговец рыбой, отправился из Бранехёга в сторону Сульберги.

В этот день Торарин успел поговорить со многими людьми. Снова и снова рассказывал он о том, как убили господина Арне. Здесь же на площади тинга его угощали, и не одну кружку пива пришлось опорожнить ему за беседой с рыбаками и крестьянами, приехавшими на тинг из дальних округов.

Почувствовав вялость и тяжесть в голове, Торарин на пути прилег в своей груженной рыбой повозке. Ему было грустно оттого, что нет больше господина Арне. А когда до двора пастора было уже рукой подать, тяжелые мысли стали одолевать его.

— Эх, Грим, собачка моя, поверь я тогда старой пасторше, что она и взаправду могла слышать, как точат ножи для убийства, я уж сумел бы не дать той беде случиться. Я часто размышляю теперь об этом, Грим, собачка моя. И неспокойно у меня на душе, словно бы я сам приложил руку к тому, чтобы господин Арне покинул этот мир. Вот что скажу я тебе. Уж коли впредь услышу что-нибудь эдакое, сразу тому поверю, да и сделаю тогда все, как подобает!

Пока Торарин так рассуждал, разлегшись в своей повозке и полузакрыв глаза, лошадь сама решала, куда ей идти, и добравшись до пасторского двора в Сульберге, она по старой привычке прошла сквозь проем в изгороди и встала как раз перед входом в конюшню. Торарин ничего этого не знал, и только почувствовав, что лошадь остановилась, он приподнялся и огляделся. Когда же он понял, что находится во дворе перед тем самым домом, где всего-то неделю назад зарезано было столько людей, его охватила дрожь. Он тотчас схватил вожжи, чтобы развернуть лошадь и выехать со двора на дорогу, но в этот самый момент кто-то хлопнул его сзади по плечу, и он оглянулся. Подле него стоял старик Улоф, конюх, служивший у пастора так давно, что Торарин и не помнил с каких пор.

— Что, Торарин, неужто спешишь ты со двора съехать на ночь глядя? — сказал работник. — Зашел бы лучше в дом. Господин Арне там тебя дожидается.

Тысячи мыслей промелькнули в голове у Торарина. Он никак не мог решить, сон это или явь. Ведь конюха Улофа, того самого, что стоял теперь перед ним целый и невредимый, видел он всего неделю назад мертвым, лежащим с перерезанным горлом рядом с другими мертвецами.

Торарин схватился за вожжи покрепче, решив, что лучше будет поскорее отсюда выбраться. Но рука конюха Улофа все еще лежала на его плече, и старик продолжал его уговаривать.

Тогда Торарин попытался быстро выдумать какой-нибудь основательный довод.

— Да я вовсе и не собирался заезжать сюда и беспокоить в столь поздний час господина Арне, — сказал он. — Лошадь сама, без ведома моего пришла сюда. А мне теперь самое время поехать подыскать себе ночлег. Но уж коли господину Арне хочется меня видеть, завтра поутру я сюда заеду.

Сказав это, Торарин нагнулся вперед и с силой стегнул лошадь вожжами, чтобы сдвинуть ее с места.

Однако в ту же секунду работник оказался у головы лошади и, схватив за уздечку, придержал ее.

— Не упрямься, Торарин! — сказал работник. — Господин Арне еще не ложился спать, он сидит и поджидает тебя. Да тебе к тому же должно быть известно, что добрый ночлег ты мог бы получить и здесь, всяко не хуже, чем еще где-либо в нашей округе.

Торарин хотел было возразить, мол, что уж тут хорошего — ночевать в доме без крыши. Но еще раньше он глянул в сторону дома и увидел, что, как и прежде, до пожара, дом был увенчан добротно сработанной крышей с коньком. А ведь еще утром Торарин собственными глазами видел торчащие вверх стропила.

Он смотрел снова и снова, протирал глаза, но пасторский дом стоял по-прежнему целехонький, с крышей, покрытой соломой и снегом, а из отверстия в крыше шел дым и летели искры. Через неплотно прикрытые ставни на снег падали отблески света. Для того, кто ездит по холодным дорогам, ничего нет лучше света, пробивающегося из натопленного дома. Торарин же, увидев свет, напугался еще больше.

Он вновь стегнул лошадь с такой силой, что та встала на дыбы, но не сдвинулась при этом ни на шаг от конюшни.

— Пойдем в дом, Торарин! — сказал конюх. — Ты ведь не хочешь, чтобы потом тебе снова пришлось о чем-нибудь сожалеть.

При этих словах Торарин сразу вспомнил обещание, которое он дал себе, когда лошадь везла его сюда. И тогда он, хотя и стоял в повозке, собираясь снова хлестнуть лошадь, стал вдруг послушным как воск.

— Добро, Улоф-конюх, я готов! — сказал Торарин и спрыгнул с повозки. — Ты правду сказал, не хочется мне, чтобы пришлось потом о чем-нибудь сожалеть в этом деле. Давай, веди меня к господину Арне!

Но какими же тяжелыми оказались те несколько шагов, что Торарину понадобилось сделать через двор к нему!

Когда дверь отворилась, Торарин зажмурил глаза, чтобы не глянуть в комнату. Но тут же, думая о господине Арне, стал уговаривать себя, что бояться ему нет причины: «Он столько раз потчевал тебя на славу. Он покупал твою рыбу, даже когда чулан его был полон припасов. И раз уж он всегда был добр к тебе при жизни, то после смерти всяко не станет причинять тебе зла. У него, видно, есть, о чем попросить тебя. А ты должен помнить, Торарин, что и к мертвым надо относиться с благодарностью».

Тут Торарин открыл глаза и увидел комнату. Там все оставалось в точности так, как и было всегда. Знакомая печь, знакомый узор на ткани. Все же он несколько раз переводил взгляд с одной стены на другую, а потом с потолка на пол, пока наконец не решился взглянуть на стол и скамью, туда, где обычно сидел господин Арне.

И там, в центре стола, между женой и своим помощником, так же, как это было тогда, восемь дней назад, сидел живехонький господин Арне. Казалось, он только перед тем закончил ужинать и отодвинул от себя миску, ложка же лежала на столе прямо перед ним. За столом сидели также все его работники, старые мужчины и женщины, и лишь одна девушка.

Торарин долго стоял в дверях, не произнося ни звука, и разглядывал всех. Похоже было, что они чем-то встревожены и опечалены, и даже сам господин Арне сидел мрачный, подперев голову рукой.

Но вот Торарин увидел, как господин Арне поднял голову.

— Улоф-конюх, не вошел ли с тобой вместе в дом кто-то чужой?