Циники - Анатолий Мариенгоф Страница 5

Робеспьеру

Дантону

Гарибальди

Толстому

Достоевскому

Лермонтову

Пушкину

Гоголю

Радищеву

Белинскому

Огареву

Чернышевскому

Михайловскому

Добролюбову

Писареву

Глебу Успенскому

Салтыкову-Щедрину

Некрасову…

27

Граждане четвертой категории получают: 1/10 фунта хлеба в день и один фунт картошки в неделю.

28

Ольга смотрит в мутное стекло.

– В самом деле, Владимир, с некоторого времени я резко и остро начинаю чувствовать аромат революции.

– Можно распахнуть окно?

Небо огромно, ветвисто, высокопарно.

– Я тоже, Ольга, чувствую ее аромат. И знаете, как раз с того дня, когда в нашем доме испортилась канализация.

Круторогий месяц болтается где-то в устремительнейшей высоте, как чепушное елочное украшеньице.

По улице провезли полковую кухню. Благодаря воинственному виду сопровождающих ее солдат, миролюбивая кастрюля приняла величественную осанку тяжелого орудия.

Мы почему-то с Ольгой всегда говорим на «вы».

«Вы» – словно ковш с водой, из которого льется холодная струйка на наши отношения.

– Прочтите-ка вести с фронта.

– Не хочется. У меня возвышенное настроение, а теперешние штабы не умеют преподносить баталии.

Я припоминаю старое сообщение:

«Потоцкий, роскошный обжора и пьяница, потерял битву».

Это о сражении с Богданом Хмельницким под Корсунем.

Ветер бегает босыми скользкими пятками по холодным осенним лужам, в которых отражается небо и плавает лошадиный кал.

Ольга решает:

– Завтра пойдем к вашему брату. Я хочу работать с советской властью.

29

Реввоенсоветом разрабатывается план подготовки боевых кадров из подростков от 15 до 17 лет.

30

Мы подходим к номеру Сергея. Дверь распахивается. Седоусый, прямоплечий старик с усталыми глазами застегивает шинель.

– Кто это?

– Генерал Брусилов.

К моему братцу приставлены в качестве репетиторов три полководца, украшенных, как и большинство русских военачальников, старостью и поражениями.

Если поражения становятся одной из боевых привычек генерала, они приносят такую же громкую славу, как писание плохих романов.

В подобных случаях говорят:

«Это его метод».

Сергей протягивает руку Ольге.

Он опять похож на большого дворового пса, которого научили подавать лапу.

Мы усаживаемся в креслах.

На письменном столе у Сергея лежат тяжелые тома «Суворовских кампаний». На столике у кровати жизнеописание Скобелева.

Я спрашиваю:

– Чем, собственно говоря, ты собираешься командовать – взводом или ротой?

– Фронтом.

– В таком случае тебе надо читать не Суворова, а записки барона Герберштейна, писанные в начале XVI столетия.

Сергей смотрит на Ольгу.

– Даже в гражданской войне генералиссимусу не мешает знать традиции родной армии.

Сергей продолжает смотреть на Ольгу.

– Стратегия Дмитрия Донского, великого князя Московского Василия, Андрея Курбского, петровеликских выскочек и екатерининских «орлов» отличалась изумительной простотой и величайшей мудростью. Намереваясь дать сражение, они прежде всего «полагались боле на многочисленность сил, нежели на мужество воинов и на хорошее устройство войска».

Ольга достает папироску из золотого портсигара. Сергей смешно хлопает себя «крыльями» по карманам в поисках спичек.

Я не в силах остановиться.

– Этот «закон победы» барон Герберштейн счел нужным довести до сведения своих сограждан, и посланник английской королевы – до сведения Томаса Чарда.

Сергей наклоняется к Ольге:

– Чаю хотите?

И соблазняет:

– С сахаром.

Он роется в портфеле. Портфель до отказа набит бумагами, папками, газетами.

– Вот, кажется, и зря нахвастал.

Бумаги, папки и газеты высыпаются на пол.

Сергей на лету ловит какой-то белый комок. В линованной бумаге лежит сахарный отколочек.

– Берите, пожалуйста.

Он дробит корешком Суворова обгрызок темного пайкового сахара.

– У меня к вам, Сергей Василич, небольшая просьба.

Ольга с легким, необычным для себя волнением рассказывает о своем желании «быть полезной мировой революции».

– Тэк-с…

Розовое пятно на щеке Сергея смущенно багровеет.

– Ну-с, вот я и говорю…

И, ничего не сказав, заулыбался.

– О чем вы хотели меня спросить, Сергей Васильевич?

Он почесал за ухом.

– Хотел спросить?..

Чай в стаканах жидкий, как декабрьская заря.

– Да…

Ложечка в стакане серая, алюминиевая.

– Вот, я и хотел спросить…

И почесал за вторым ухом:

– Делать-то вы что-нибудь умеете?

– Конечно нет.

– Н-да…

И он деловито свел брови.

– В таком случае вас придется устроить на ответственную должность.

Сергей решительно снял телефонную трубку и, соединившись с Кремлем, стал разговаривать с народным комиссаром по просвещению.

31

Марфуша босыми ногами стоит на подоконнике и протирает мыльной мочалкой стекла. Ее голые, гладкие, розовые, теплые и тяжелые икры дрожат. Кажется, что эта женщина обладает двумя горячими сердцами и оба заключены здесь.

Ольга показывает глазами на босые ноги:

– Я бы на месте мужчин не желала ничего другого.

Теплая кожа на икрах пунцовеет.

Марфуша спрыгивает с подоконника и выходит из комнаты, будто для того, чтобы вылить воду из чана.

Ольга говорит:

– Вы бездарны, если никогда к ней не приставали.

32

Ольга формирует агитационные поезда.

Юноша с оттопыренными губами и ушами величественно протягивает мне руку и отрекомендовывает себя: