По морю прочь - Вирджиния Вульф Страница 51

Сказав это и не дождавшись ответа от Хьюита, он опять стал размышлять о самом себе, о науке, о Кембридже, об адвокатуре, о Хелен и о том, что она думает о нем, пока наконец усталость не одолела его и он не начал клевать носом.

Внезапно его разбудил Хьюит.

— Как человеку понять, что он чувствует, Хёрст?

— Ты что, влюбился? — спросил Хёрст и надел очки.

— Не валяй дурака.

— Что ж, я посижу и подумаю над этим, — сказал Хёрст. — Дело очень полезное. Если бы эти люди хоть иногда думали, жить было бы намного приятнее. Ты пытаешься думать?

Именно этим Хьюит и занимался последние полчаса, но сейчас он не находил в Хёрсте сочувствия.

— Пойду прогуляюсь, — сказал он.

— Помни, что в прошлую ночь мы не спали, — проговорил Хёрст, зевая до ушей.

Хьюит встал и потянулся.

— Хочу подышать свежим воздухом.

Весь вечер его тревожило странное ощущение, которое не позволяло ему отдаться какому-то определенному ходу мыслей. Как будто он вел беседу и ему было очень интересно, и вдруг кто-то прервал ее посередине. Он не договорил, и чем дольше он сидел в холле, тем больше ему хотелось договорить. Поскольку это был разговор с Рэчел, он спрашивал себя, почему он так чувствует и отчего ему хочется снова ее видеть. Хёрст сказал бы, что он просто влюблен в нее. Но он не был в нее влюблен. Разве любовь начинается с желания говорить с человеком? Нет. У него она всегда начиналась с физических ощущений, которых сейчас не было, он даже не находил эту девушку физически привлекательной. Чем-то она, конечно, отличалась от всех остальных — молода, неопытна и любознательна, к тому же их беседы были гораздо откровеннее, чем это бывало у Хьюита с другими. Впрочем, ему всегда было интересно говорить с девушками, — наверное, поэтому он и хочет продолжить разговор с ней, а вчера, среди этой толпы и неразберихи, он мог только начать… Чем она теперь занята? Лежит на диване и смотрит в потолок, вероятно. Он легко представил ее в таком положении. А Хелен — рядом, в кресле, руки на подлокотниках, смотрит перед собой своими огромными глазами… Нет, они, конечно, обсуждают танцы. А если Рэчел уедет через день-другой, если ее пребывание здесь закончится, если отец ее уже прибыл на одном из пароходов, стоящих в бухте, — было бы невыносимо расстаться, узнав о ней так мало. Поэтому он и воскликнул: «Как человеку понять, что он чувствует, Хёрст?» — чтобы прервать собственные мысли.

Но Хёрст не помог ему, а другие люди, с их бесцельными движениями и неизвестными судьбами лишь раздражали его, поэтому он захотел оказаться в безлюдной темноте. Выйдя наружу, он сразу стал искать глазами виллу Эмброузов. Решив, что один из огоньков на холме, выше всех остальных, принадлежит именно ей, он успокоился. Хоть какое-то постоянство во всей этой путанице. Не обдумав заранее свой маршрут, он просто свернул направо, прошел через город и остановился у стены на скрещенье дорог. Отсюда было слышно шум моря. Иссиня-черные горы вздымались на фоне более светлой синевы неба. Луны не было, зато небо покрывал сплошной ковер звезд, и темные волны земли были усеяны огнями. Хьюит уже думал вернуться, но тут яркая точка виллы Эмброузов разделилась на три огонька, и он не устоял перед соблазном пойти дальше. Можно, например, убедиться, что Рэчел все еще там. Он шел быстрым шагом и очень скоро оказался у железной калитки их сада. Хьюит толкнул ее. Очертания дома внезапно четко прорисовались перед его глазами, тонкая колонна веранды выделялась на фоне бледно освещенного гравия. Хьюит заколебался. В глубине дома кто-то гремел кастрюлями. Он подошел к фасаду. По свету, падавшему на террасу, он понял, что гостиные с этой стороны. Он встал около угла дома, как можно ближе к свету. Листья ползучего растения щекотали ему лицо. Вскоре он расслышал голос. Голос звучал ровно, это был не разговор — по монотонности было понятно, что это чтение вслух. Хьюит подобрался чуть ближе. Он сгреб рукой несколько листьев, чтобы они не шуршали над ухом. Возможно, это читает Рэчел… Он вышел из тени в полосу света и отчетливо услышал целую фразу:

«И жили мы там с 1860 по 1895 год — самые счастливые годы моих родителей; а в 1862 году родился мой брат Морис — к радости отца и матери, поскольку ему было суждено доставлять радость всем, кто его знал».

Темп чтения ускорился, голос стал чуть выше — по интонации чувствовалось, что это конец главы. Хьюит опять отошел в тень. Последовала долгая пауза. Он только слышал, что в доме задвигали стульями. Он уже почти решил идти обратно, как вдруг в окне появились две фигуры — не более чем в шести футах от него.

— Это был Морис Филдинг, конечно, с которым твоя мама была помолвлена, — прозвучал голос Хелен. Она говорила задумчиво, глядя в темный сад, — ее внимание было явно занято не только предметом разговора, но и ночным видом.

— Мама? — переспросила Рэчел. У Хьюита заколотилось сердце, и он это отметил. Ее голос, хотя и тихий, был полон удивления.

— Ты об этом не знала?

— Я даже не предполагала, что существовал кто-то другой, — сказала Рэчел. Она была, несомненно, изумлена, но слова, произносимые обеими женщинами, звучали приглушенно и бесстрастно, потому что они говорили, стоя лицом к лицу с прохладной ночной тьмой.

— Я не знала женщины, в которую влюблялось больше мужчин, чем в нее, — призналась Хелен. — В ней была эта сила… Она умела радоваться. Она не была красавицей, но… Я думала о ней вчера во время танцев. Она умела расположить к себе любого человека, причем делала это как-то удивительно… весело.

Хелен погружалась в прошлое, тщательно подбирая слова, сравнивая Терезу с людьми, которых Хелен узнала после ее смерти.

— Не знаю, как это у нее получалось, — продолжила она, но умолкла. Во время долгой паузы было слышно, как ухнул сыч — сначала в одном месте, потом в другом, как будто он перелетал с дерева на дерево.

— Тетя Люси и тетя Кэти, как обычно, все исказили, — проговорила наконец Рэчел. — По их словам, она всегда была очень грустной и очень добродетельной.

— Тогда почему же, интересно, они только критиковали ее, когда она была жива? — сказала Хелен. Их голоса звучали очень тихо, как будто они качались на волнах в отдалении. — Если бы я завтра умерла… — начала Хелен.

Обрывки фраз казались Хьюиту необычайно красивыми, отвлеченными, даже таинственными, как то, что человек говорит во сне.

— Нет, Рэчел, — продолжил голос Хелен, — я не пойду гулять, в саду наверняка сыро, кроме того, я вижу не меньше дюжины жаб.

— Жаб? Это камни, Хелен. Пойдем. Там лучше. Цветы пахнут, — отозвалась Рэчел.

Хьюит отошел еще дальше. Его сердце билось очень часто. Судя по всему, Рэчел старалась вытянуть Хелен на террасу, а та сопротивлялась. Были слышны шарканье, уговоры, отказы и смех обеих женщин. Затем появился силуэт мужчины. Хьюит не мог разобрать, что они говорили. Через минуту все вошли в дом. Последовала мертвая тишина, и свет погас.

Он повернулся, все так же переминая в руке листья, сорванные со стены. Им овладело удивительное чувство радости и облегчения; после бала в гостинице все опять было надежно и спокойно, влюблен он в них или нет, а он в них не влюблен… Не влюблен, но как хорошо, что они есть на свете.