Город Ильеус - Жоржи Амаду Страница 55

— По-настоящему я это и должен был бы сделать, полковник… Я из-за вас этого не делаю.

— Это было безумие… — объяснял Фредерико.

Завтра же у Пепе будут деньги. Полковник оделся на глазах у Пепе, сгорая со стыда, и назначил встречу назавтра, в баре. Он всё ещё извинялся, «потерял голову», говорил он. Пепе вытирал глаза, Лола тяжело дышала, простыня отдернулась, обнажив её бедро. У двери полковник обернулся и взглянул на это белое бедро. Потом грустно покачал головой и вышел. Хлопнула входная дверь, звук шагов Фредерико потерялся вдали, Пепе растянулся на постели, раскинув руки.

— Я устал…

Но вдруг он резко приподнялся на постели, потому что Лола громко плакала, уткнув лицо в простыню.

— Что с тобой? Ты о чём?

Голос Лолы был глухим от слёз:

— Этот меня любил, Пепе, любил…

— Все тебя любили, глупая…

— Нет. Этот меня любил по-настоящему. Жалко мне его! Бедный… Такой хороший… Как ребёнок…

Она вскинула на Пепе свои большие, залитые слезами глаза и сказала:

— Пепе, я не знаю, как я выдерживаю эту жизнь… Такая грязная жизнь, такая гадкая… Если бы я тебя не любила, я давно бы… Не знаю, я, наверно, убила бы себя… Да, убила бы… Я вся грязная, у меня даже душа грязная, Пепе… Грязная…

Пепе взял её руку в свою. Он вспомнил Шикарного. Он протянул другую руку и погладил белокурые волосы Лолы. Погладил тихонько, осторожно, с бесконечной нежностью:

— Нужно иметь характер!

Она глухо плакала, закрыв лицо простынёй.

Из рук полковника Фредерико Пинто, грубых и страстных рук сельского жителя, Лола Эспинола перешла в руки доктора Руи Дантаса, мягкие руки бакалавра, пишущего стихи. Пепе с головой ушёл в дело устройства кабаре, нанял женщин на Юге. За игорным столом и танцевальным залом «Трианона» скрывался публичный дом с привезенными из других мест женщинами — главный козырь Пепе, основная статья его дохода. Только тогда в Ильеусе поняли, какова настоящая профессия Пепе. Дом, где он содержал своих женщин, посещали экспортеры и богатые полковники. Легче было придраться к чему угодно в Ильеусе, чем затронуть «гнездо любви», как называл Карбанкс этот полулегальный публичный дом. Поэтому ни к чему не привели старанья полковника Фредерико Пинто обратить на этот дом внимание префекта и полиции, чтобы добиться высылки Пепе из города.

— Кто ж велел полковнику быть таким глупым… — говорили жители Ильеуса, на всех перекрестках обсуждавшие недавний скандал. Этот скандал доставил всем большое удовольствие, и даже одно время по городу ходила ядовитая эпиграмма, начинавшаяся так:

Решил Фредерико Пинто,

что Лола — замужняя дама…

Полковнику сказали, что эпиграмма принадлежит перу Сержио Моура; впрочем, в Ильеусе поэту приписывали массу вещей, к которым он не имел никакого отношения. Позднее сам Фредерико установил, что автор эпиграммы — Зито Феррейра, которому он сам рассказал о случившемся в баре под пьяную руку в ту самую ночь, когда Пепе проделал с ним «шулерский трюк» и когда Фредерико ещё думал, что разрушил счастье семьи.

После скандала полковник некоторое время не выезжал из своей фазенды. Но вскоре он вернулся и рассказывал в барах о своих приключениях с молоденькими мулатками, которых он покорил на плантациях. Одной из них, по имени Рита, он построил дом в посёлке. Но он никому не разрешал напоминать ему о случае с Лолой, при одном намеке он выходил из себя. Он уверял, что еще отомстит «этому мошеннику-гринго». Однако, по правде сказать, когда полковник вернулся из своей фазенды, уже никто не вспоминал об этом происшествии. «Дежурным блюдом», как говорил терзаемый ревностью Рейнальдо Бастос, была связь Жульеты Зуде с поэтом Сержио Моура. Мстя за эпиграмму, которую он всё ещё приписывал Сержио, полковник Фредерико Пинто ходил из бара в бар, от одних к другим, рассказывая пикантную новость. И всюду он находил благодатную, очень благодатную почву для язвительных сплетен. Многие не любили Сержио Моура. Что же касается Жульеты, надменной и державшейся всегда в стороне, то её просто не выносили. Замужние женщины, старые девы, регулярно посещавшие церковь, даже девушки на выданье, втайне завидовавшие Жульете, относились к ней с каким-то инстинктивным недоверием. У них не было с ней ничего общего, она была словно иностранкой в их среде. Её ставили в один ряд с Лолой, с той только разницей, что с Жульетой раскланивались очень почтительно, так как она была женой Карлоса Зуде, одного из самых видных экспортеров какао. Жульета курила, разгуливала в шортах на пляже по утрам, выходила в брюках на улицу, свободно разговаривала с мужчинами; с дамами из местного общества у неё были весьма далёкие и холодные отношения. Её манеры и её платья обсуждались на всех балах Общественного клуба и всех страшно шокировали. Полные преувеличений слухи об интимных вечерах в доме Карлоса Зуде, на которые приглашали англичан и шведов, немцев и швейцарцев, повторялись за столиками кафе и у семейных очагов. Рейнальдо Бастос, который со времени разговора с Жульетой жил надеждой на её улыбку, а то и на что-нибудь большее, теперь с ума сходил от бешенства, видя, что она влюблена в другого. Он всем рассказывал, что однажды случайно встретил в книжной лавке Жульету, покупающую книги Фрейда. И тем, которые не знали, кто, собственно, такой этот Фрейд, сообщал таинственным шёпотом:

— Это автор порнографических романов…

Объяснение это заставило Зито Феррейра дать Рейнальдо урок психоанализа (за который Зито сорвал потом куш в пятьсот тысяч). Когда Жульета проходила по торговым улицам, отвечая сухим, короткий кивком на любезные приветствия клиентов фирмы «Зуде, брат и K°», ее провожали ехидными улыбками и двусмысленными замечаниями. И нашлись люди, не поленившиеся посчитать, сколько раз в день она проходила мимо Коммерческой ассоциации, сколько раз Сержио Моура подходил к окну и сколько раз они улыбнулись друг другу.

— Стыда у неё нет… — говорили.

Но фирма «Зуде, брат и K°» платила самые высокие цены за какао, и все хотели быть её клиентами. И поэтому все сгибались в любезнейшем поклоне, когда Жульета, не подозревавшая, что является предметом скандальных слухов, показывалась в конце улицы, строгая и красивая, со своим испанским лицом, томным взглядом и чёрными волосами. Она спокойно входила в двери Коммерческой ассоциации, пугая машинистку и счетовода, веселая и беззаботная.

Говорили, что, верно, не раз она валялась с поэтом на диванах Ассоциации. Руи Дантас, у которого были старые литературные счёты с Сержио Моура, придумал заменить местное жаргонное выражение «холостяцкая квартира» словом «ассоциация». Когда он отправлялся в какой-нибудь публичный дом, то объяснял тем, кто в этот момент находился рядом с ним:

— Я иду в Коммерческую ассоциацию…

Эта острота имела большой успех в барах Ильеуса, и её повсюду повторяли. Вскоре, однако, новые скандальные истории оттеснили на задний план сплетни о Сержио и Жульете.

Связь Сержио Моура с женой Карлоса Зуде действительно началась в Коммерческой ассоциации. Жульета зашла как-то вечером, когда у неё было очень плохое настроение. Потому-то она и пришла, не боясь пересудов, как человек, разочаровавшийся в медицине, отправляется в отчаянии к знахарю, не думая, что станут говорить люди.