Мать - Максим Горький Страница 6

- Ты что, Николай?

Он вытер широкой ладонью рябое скуластое лицо и, нездороваясь, глухо спросил:

- Павел дома?

- Нет.

Он заглянул в комнату, пошел туда, говоря:

- Здравствуйте, товарищи…

«Этот?» - неприязненно подумала мать и очень удивилась,видя, что Наташа протягивает ему руку ласково и радостно.

Потом пришли двое парней, почти еще мальчики. Одного из нихмать знала,

- это племянник старого фабричного рабочего Сизова - Федор,остролицый, с высоким лбом и курчавыми волосами. Другой, гладко причесанный искромный, был незнаком ей, но тоже не страшен. Наконец явился Павел и с ним двамолодых человека, она знала их, оба - фабричные. Сын ласково сказал ей:

- Самовар поставила? Вот спасибо!

- Может, водочки купить? - предложила она, не зная, каквыразить ему свою благодарность за что-то, чего еще не понимала.

- Нет, это лишнее! - отозвался Павел, дружелюбно улыбаясьей.

Ей вдруг подумалось, что сын нарочно преувеличил опасностьсобрания, чтобы подшутить над ней.

- Вот это и есть - запрещенные люди? - тихонько спросилаона.

- Эти самые! - ответил Павел, проходя в комнату.

- Эх ты!.. - проводила она его ласковым восклицанием, а просебя снисходительно подумала: «Дитя еще!»

Самовар вскипел, мать внесла его в комнату. Гости сиделитесным кружком у стола, а Наташа, с книжкой в руках, поместилась в углу, подлампой.

- Чтобы понять, отчего люди живут так плохо… - говорилаНаташа.

- И отчего они сами плохи, - вставил хохол.

- …Нужно посмотреть, как они начали жить…

- Посмотрите, милые, посмотрите! - пробормотала мать,заваривая чай. Все замолчали.

- Вы что, мамаша? - спросил Павел, хмуря брови.

- Я? - Она оглянулась и, видя, что все смотрят на нее,смущенно объяснила: - Я так, про себя, - поглядите, мол! Наташа засмеялась, иПавел усмехнулся, а хохол сказал:

- Спасибо вам, ненько, за чай!

- Не пили, а уж благодарите! - отозвалась она, и взглянув насына, спросила: - Я ведь не помешаю? Ответила Наташа:

- Как же вы, хозяйка, можете помешать гостям? И детскижалобно попросила:

- Голубушка! Дайте мне скорее чаю! Вся трясусь, страшно ногииззябли!

- Сейчас, сейчас! - торопливо воскликнула мать. Выпив чашкучая, Наташа шумно вздохнула, забросила косу за плечо и начала читать книгу вжелтой обложке, с картинками. Мать, стараясь не шуметь посудой, наливая чай,вслушивалась в плавную речь девушки. Звучный голос сливался с тонкой, задумчивойпесней самовара, в комнате красивой лентой вился рассказ о диких людях, которыежили в пещерах и убивали камнями зверей. Это было похоже на сказку, и матьнесколько раз взглянула на сына, желая его спросить - что же в этой историизапретного? Но скоро она утомилась следить за рассказом и стала рассматриватьгостей, незаметно для сына и для них.

Павел сидел рядом с Наташей, он был красивее всех. Наташа,низко наклонясь над книгой, часто поправляла сползавшие ей на виски волосы.Взмахивая головою и понизив голос, говорила что-то от себя, не глядя в книгу,ласково скользя глазами по лицам слушателей. Хохол навалился широкою грудью наугол стола, косил глазами, стараясь рассмотреть издерганные концы своих усов.Весовщиков сидел на стуле прямо, точно деревянный, упираясь ладонями в колена,и его рябое лицо без бровей, с тонкими губами, было неподвижно, как маска. Немигая узкими глазами, он упорно смотрел на свое лицо, отраженное в блестящеймеди самовара, и, казалось, не дышал. Маленький Федя, слушая чтение, беззвучнодвигал губами, точно повторяя про себя слова книги, а его товарищ согнулся,поставив локти на колена, и, подпирая скулы ладонями, задумчиво улыбался. Одиниз парней, пришедших с Павлом, был рыжий, кудрявый, с веселыми зеленымиглазами, ему, должно быть, хотелось что-то сказать, и он нетерпеливо двигался;другой, светловолосый, коротко остриженный, гладил себя ладонью по голове исмотрел в пол, лица его не было видно. В комнате было как-то особенно хорошо.Мать чувствовала это особенное, неведомое ей и, под журчание голоса Наташи,вспоминала шумные вечеринки своей молодости, грубые слова парней, от которыхвсегда пахло перегорелой водкой, их циничные шутки. Вспоминала, - и щемящеечувство жалости к себе тихо трогало ее сердце.

Припомнилось сватовство покойника мужа. На одной извечеринок он поймал ее в темных сенях и, прижав всем телом к стене, спросилглухо и сердито:

- Замуж за меня пойдешь?

Ей было больно и обидно, а он больно мял ее груди, сопел идышал ей в лицо, горячо и влажно. Она попробовала вывернуться из его рук,рванулась в сторону.

- Куда! - зарычал он. - Ты - отвечай, ну?

Задыхаясь от стыда и обиды, она молчала.

Кто-то открыл дверь в сени, он не спеша выпустил ее, сказав:

- В воскресенье сваху пришлю…

И прислал. Мать закрыла глаза, тяжело вздохнув.

- Мне не то надо знать, как люди жили, а как надо жить! -раздался в комнате недовольный голос Весовщикова.

- Вот именно! - поддержал его рыжий, вставая.

- Не согласен! - крикнул Федя.

Вспыхнул спор, засверкали слова, точно языки огня в костре.Мать не понимала, о чем кричат. Все лица загорелись румянцем возбуждения, ноникто не злился, не говорил знакомых ей резких слов.

«Барышни стесняются!» - решила она.

Ей нравилось серьезное лицо Наташи, внимательно наблюдавшейза всеми, точно эти парни были детьми для нее.

- Подождите, товарищи! - вдруг сказала она. И все онизамолчали, глядя на нее.

- Правы те, которые говорят - мы должны все знать. Нам нужнозажечь себя самих светом разума, чтобы темные люди видели нас, нам нужно на всеответить честно и верно. Нужно знать всю правду, всю ложь…

Хохол слушал и качал головою в такт ее словам. Весовщиков,рыжий и приведенный Павлом фабричный стояли все трое тесной группой и почему-тоне нравились матери.

Когда Наташа замолчала, встал Павел и спокойно спросил:

- Разве мы хотим быть только сытыми? Нет! - сам себе ответилон, твердо глядя в сторону троих. - Мы должны показать тем, кто сидит на нашихшеях и закрывает нам глаза, что мы все видим, - мы не глупы, не звери, нетолько есть хотим, - мы хотим жить, как достойно людей! Мы должны показатьврагам, что наша каторжная жизнь, которую они нам навязали, не мешает намсравняться с ними в уме и даже встать выше их!..

Мать слушала его, и в груди ее дрожала гордость - вот как онскладно говорит!