Скитальцы - Кнут Гамсун Страница 64

Тёмное и притихшее селение совсем обеднело и пришло в упадок. Не осталось ни следа от богатства, принесённого великим уловом сельди, краска на домах облупилась, ни в одном доме не слышалось музыки или веселья. К чему тогда всё это было? Было и сплыло! Но у людей уже появился вкус к богатству, они стали важными и беспечными, привыкли ни в чём себе не отказывать, привыкли курить табак и гордо поплевывать. Так было, но было и сплыло — а тогда к чему всё это?

Холодным зимним днём в селение пришли два его не совсем обычных жителя, и сразу всё преобразилось. Люди проели всё, что заработали в прошлом году на Лофотенах, и теперь опять сосали лапу. Они бродили по селению из дома в дом, узнавали друг у друга новости и грустно качали головами. Эти хорошие добрые люди были ленивы и бедны. Ни заработков, ни сельди, ни работы у них не было, только зима и короткие тёмные дни. Кое-кто ещё хорохорился: лавочник Габриэльсен хоть и разорился, но дома своего не потерял и ещё мог позволить себе красоваться в белом воротничке; звонарь Юнсен тоже ещё не настолько обнищал, чтобы отказаться от трубки, он курил её по воскресеньям, когда шёл в церковь. Ему-то что, у него было твёрдое жалованье, и он не огорчался, если святым не приносили пожертвований. Вот они и в селении, друзья прошли мимо дома старого Мартинуса, мимо домишка Рагны, оставшегося ей после бабушки — Теодор стоял на пороге и смотрел на них, — мимо большого дома Каролуса, в окнах которого виднелись чьи-то лица, и направились к дому Эдеварта.

Постой-ка, я ничего не понимаю, не останавливаясь сказал Эдеварт, здесь что-то изменилось. Где же наша скала?

Август тоже смотрел во все глаза: Ты прав. Здесь была скала, я помню! Уже у самого дома он обернулся к Эдеварту и сказал: Ты только погляди, у них теперь каменное крыльцо!

Вся семья была дома, её собрал слух об их прибытии, пришли и ближайшие соседи: Ездра, тот смешной парнишка, две соседки, Каролус собственной персоной и ещё несколько человек. Когда Август открыл дверь и хотел войти с мешком на плече, то сразу понял, что это ему не удастся, — комната была набита битком. Пришлось друзьям оставить свои мешки снаружи.

Несколько человек встали, чтобы освободить им место.

Не беспокойтесь!.. Не беспокойтесь! — отказывались друзья, они держались скромно и старались не привлекать к себе внимания.

Их всё-таки усадили, а Йоаким и Ездра сели прямо на стол.

Смущённое молчание.

Первым заводит разговор Йоаким — конопатый, весёлый, он сидит на столе и болтает ногами. Вы хотели войти в дом вместе со своими мешками? — спрашивает он.

Застенчивые улыбки. Старый отец, растерянно: В жизни не видывал таких огромных мешков!

Йоаким, ещё сохранивший детскую непосредственность, громко шепчет Ездре: Видно, придётся снести наш амбар и заместо него построить побольше!

Каролус, староста Каролус, с достоинством: Не придётся. Мой дом достаточно велик.

Многие поспешили угодить старосте и согласились с ним: Твой дом, ясное дело... о чём туг толковать!

Пошёл обычный разговор, Каролус спросил, как они прибыли, морем или сушей, ему ответили. Узнавали небось, где есть сельдь? Нет. Какой в море ветер? Норд-ост. В доме было слишком жарко, и Август расстегнул куртку, явив всем южноамериканскую моду.

Вот они и дома. Здесь не было принято встречать гостей на крыльце, выражать радость или говорить «добро пожаловать», в Поллене это считалось притворством и глупостью. Не дай Бог проявить чувствительность, а то и прослезиться, это было бы уже совсем непростительно! Эдеварт опасался, как бы отец, разволновавшись, не заразил и его своим волнением, однако, вопреки всем опасениям, всё прошло спокойно, уж слишком много здесь было посторонних, это их спасло. Он сказал сёстрам, и это была чистая правда: Вы так выросли, что я не сразу и узнал вас! Сёстры покраснели и захлопотали у плиты, они готовили кофе.

В конце концов соседи начали прощаться. Они до последнего надеялись узнать, чем же набиты мешки Августа и Эдеварта, но никто из друзей даже не шелохнулся, чтобы принести мешки в дом и открыть их. Они словно не слышали намеков, которые им делали сгоравшие от любопытства соседи, даже староста Каролус сказал перед уходом: Думаю, у вас в мешках найдётся много полезных вещей? Да уж немало, ответил Эдеварт. Ясно-ясно, надеюсь вы мне первому покажете ваше добро? Можешь не сомневаться!

Но людям хватило и того, что они увидели, теперь им было о чём поговорить, они ходили из дома в дом и рассказывали, какими важными господами стали Эдеварт и Август: у обоих карманные часы и золотые кольца, добротная одежда, шляпы набекрень, высокие сапоги с блестящими пуговками на голенищах.

Дни приходили и уходили, весёлые дни в маленьком доме, праздник. Юсефине из Клейвы тут же усадили шить платья для сестёр Эдеварта, старик отец щеголял в новой шерстяной куртке, в кармане которой лежали две купюры, а Йоаким получил полностью свои деньги. Больше за Эдевартом долгов не числилось. И Доппен теперь принадлежал только ему одному.

Расчёт между братьями произошёл не без перебранки, оба сердились и каждый опасался уронить своё достоинство, по чистой случайности Юсефине из Клейвы слышала их разговор и могла составить о нём своё мнение. Зачем, интересно, старшему брату понадобилось производить этот расчёт в присутствии постороннего человека? Да исключительно по той причине, что ему хотелось, чтобы его услышали, и Йоаким сразу насторожился. Кредитор Йоаким, конопатый, худой, небрежно одетый, долго притворялся, будто не понимает, зачем брат сует ему какие-то деньги, нет ли здесь подвоха?

Что ты задумал? — спросил он.

Это то, что я тебе должен.

Ты просто дурак! — сказал Йоаким.

Бери, тебе говорят, велел Эдеварт. Это остаток моего долга.

Ты ничего мне не должен. Я взял у тебя невод. И кроме того, ты прислал мне деньги из Фусена.

Эдеварт отодвинул от себя бумажки: Я не собираюсь играть с тобой!

В конце концов Йоаким взял деньги, но с таким видом, будто его сейчас стошнит. О, он вовсе не чувствует себя побеждённым, он знает, чем можно уязвить брата, и неожиданно бросает ему: Ну что ж, добро пожаловать домой из Америки!

Удар попал в цель. Юсефине из Клейвы с улыбкой склонилась над шитьем.

В селении все знали, что Эдеварт намеревался совершить большое путешествие, — и вот оказалось, что из этого ничего не вышло, все разговоры были не чем иным, как болтовней и хвастовством, иначе и не скажешь. Юсефине подняла глаза от шитья и прислушалась.

Эдеварт пошевелил губами. Я передумал, сказал он.

Йоаким: Как не передумать, небось струсил.

Струсил? Думай, как хочешь. А по мне, так я поступил правильно.

Как это? — не понял Йоаким.

Ты же видел, что я принёс в мешках. А в лодке товару и того больше.

Юсефине из Клейвы не утерпела: У тебя, верно, и бердо для кросен найдётся?