Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой Страница 7

Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакетсамому императору.

— Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, аздесь, — сказал Даву, — вы должны делать то, что вам говорят.

И как будто для того чтобы еще больше дать почувствоватьрусскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта задежурным.

Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положилего на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли,положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.

— Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мнеуважение, — сказал Балашев. — Но позвольте вам заметить, что я имею честьносить звание генерал-адъютанта его величества…

Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение исмущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.

— Вам будет оказано должное, — сказал он и, положив конвертв карман, вышел из сарая.

Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре ипровел Балашева в приготовленное для него помещение.

Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на тойже доске на бочках.

На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себеБалашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь,подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и неразговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.

После четырехдневного уединения, скуки, сознанияподвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества,в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе сбагажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашевпривезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которойон выехал четыре дня тому назад.

На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne,приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить егоаудиенции.

Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезлиБалашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли двафранцузских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках,конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов,ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и егомамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, изкоторого отправлял его Александр.

Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности,роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.

Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось многогенералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал придворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русскогогенерала перед своей прогулкой.

После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел вбольшую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.

Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была однадверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русскийимператор. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышалисьпоспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший,почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие,твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалетдля верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом,спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжкикоротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что былипричесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба.Белая пухлая шея его резко выступала из-за черного воротника мундира; от негопахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком быловыражение милостивого и величественного императорского приветствия.

Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинувнесколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкимитолстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тотпредставительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетниелюди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошемрасположении духа.

Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклонБалашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащийвсякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливатьсвои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.

— Здравствуйте, генерал! — сказал он. — Я получил письмоимператора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. — Онвзглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть впередмимо него.

Очевидно было, что его не интересовала нисколько личностьБалашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интересдля него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все вмире, как ему казалось, зависело только от его воли.

— Я не желаю и не желал войны, — сказал он, — но менявынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять всеобъяснения, которые вы можете дать мне. — И он ясно и коротко стал излагатьпричины своего неудовольствия против русского правительства.

Судя по умеренно-спокойному и дружелюбному тону, с которымговорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира инамерен вступить в переговоры.

— Sire! L`Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император,государь мой, ] — начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон,окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взглядустремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены — оправьтесь», —как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагуБалашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что императорАлександр не считает достаточной причиной для войны требование паспортовКуракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на тогосударя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никакихсношений.

— Еще нет, — вставил Наполеон и, как будто боясь отдатьсясвоему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствоватьБалашеву, что он может продолжать.