Равнодушные - Альберто Моравиа Страница 7

— Как хочешь, — с неожиданной покорностью согласился Микеле, в то же мгновение сообразив, что его снова обвели вокруг пальца. «Я должен был сказать „нет“ сразу. Так на моем месте поступил бы любой другой, — подумал он. — Надо поссориться с Лео, оскорбить его». От ярости он готов был кричать. Действительно, за каких-то несколько минут Лео дважды сыграл на двух его слабостях — тщеславии и равнодушии. Оба, и мать, и ее любовник, поднялись.

— Я проголодался, — сказал Лео, застегивая пиджак. — Как же я проголодался!

Мариаграция засмеялась. Микеле невольно пошел за ними. «Ну ничего, зато уж после ужина я с тобой рассчитаюсь», — подумал он, напрасно стараясь разжечь в себе гнев.

У дверей гостиной все остановились.

— Прошу, — сказал Лео и пропустил Мариаграцию вперед. Они остались в гостиной одни. Взглянули друг на друга.

— Проходи, пожалуйста, проходи, — настойчиво повторил Лео, положив руку на плечо Микеле. — Дорогу хозяину дома. — И отеческим жестом, с преувеличенно любезной улыбкой, в которой явно сквозила насмешка, легонько подтолкнул Микеле.

«Хозяину дома, — без всякой злобы повторил про себя Микеле. — Неплохо бы ему ответить в тон: истинный хозяин дома — ты». Но ничего не сказал и вслед за матерью вышел в коридор.

Трехрожковая люстра отбрасывала на гладкую поверхность стола три тонких и острых как лезвия луча, в которых сверкали и переливались графины, бокалы, тарелки. На столе, белом словно мрамор, темными пятнами выделялись: вино — красное, хлеб — коричневое, дымящийся в кастрюле суп — зеленое. Но мрамор в своей ослепительной белизне подавлял эти цвета и один торжествовал в четырех стенах столовой. На его фоне и мебель и картины, казалось, сливались в сплошную черную тень.

Карла уже сидела на своем привычном месте и, задумчиво глядя на дымящийся суп, спокойно ждала. Первой вошла Мариаграция и, повернув голову к Лео, который шел чуть сзади, горячо, с сарказмом изрекла:

— Живут не для того, чтобы есть, а едят для того, чтобы жить… Вы же поступаете наоборот… Счастливый вы, Лео, человек!

— Да нет же, вовсе нет! — возразил Лео и, подойдя к стене, заранее готовый к худшему, потрогал батарею парового отопления. Она была чуть теплой. — Вы меня не так поняли… Я хотел сказать, что, когда делаешь одно, — нельзя думать о другом… К примеру, работая, я думаю только о работе… Когда ем, думаю лишь о еде… И так во всем… Тогда все складывается как нельзя лучше.

— «А когда крадешь?» — хотел спросить у него Микеле, шедший последним. Но он был не в силах ненавидеть этого человека, которому невольно завидовал. «В сущности, Лео прав, — подумал он, садясь на место. — Я слишком много рассуждаю».

— Счастливый вы человек, — повторила Мариаграция с насмешкой. — А вот у меня все складывается плохо. — Она села и с видом оскорбленной добродетели стала помешивать суп, чтобы тот поскорее остыл.

— Почему плохо? — спросил Лео, тоже садясь за стол. — Я бы на вашем месте чувствовал себя счастливым: очаровательная дочь… умный, полный радужных, надежд сын… прекрасный дом… Что еще можно желать?!

— О Лео, вы отлично меня понимаете! — с легким вздохом сказала Мариаграция.

— Я, нет. Даже рискуя прослыть глупцом, честно признаюсь, что ничего не понимаю… — Лео, не торопясь доел суп и положил ложку. — Впрочем, вы все трое чем-то неудовлетворены… И не думайте, синьора, что только вы одна!.. Хотите доказательств?… Вот ты, Карла, скажи откровенно, ты довольна своей жизнью?

Карла подняла глаза: это показное, лживое добродушие было ей особенно неприятно. Как и во все прежние вечера, они снова за этим столом. Те же разговоры и те же вещи вокруг с незапамятных времен. А главное — неизменный свет, не оставляющий места ни иллюзиям, ни надеждам, примелькавшийся, опостылевший, как поношенный костюм, неотделимый от всех этих лиц. Иногда, когда она зажигала лампу, у нее появлялось ощущение, будто лица всех четырех: матери, брата, Лео и ее самой, точно застыли в этом жалком свете. Все они — живое олицетворение скуки. А тут еще Лео затронул самое больное место. Но она сдержала себя.

— Да, могла бы быть получше, — признала она и снова опустила голову.

— Вот видите! — торжествующе воскликнул Лео. — Я же говорил… И Карла недовольна… Но это еще не все… Я уверен, что и Микеле… Признайся, Микеле, у тебя ведь тоже все складывается плохо?!

Прежде чем ответить, Микеле посмотрел на него. «Сейчас самое время, — подумал он, — ответить этому типу, как подобает, оскорбить его, затеять спор и наконец-то поссориться с ним». Но у него не хватило духу. Он молчал и саркастически усмехался; а в душе его не было ничего, кроме равнодушия.

— И не надоело тебе притворяться? — спокойно сказал он. — Ты лучше меня знаешь, как обстоят дела.

— Э, нет, хитрюга! — вскричал Лео. — Хитришь, Микеле… уходишь от прямого ответа… Юлишь. Но всем и так ясно, что ты недоволен. Иначе бы у тебя не было такого постного лица. — Он взял кусок мяса с блюда, которое протягивала ему служанка. — А вот я, господа, заявляю, что у меня все идет хорошо, даже очень хорошо, и что я весьма рад и доволен. И доведись мне вновь родиться, на свет, я хотел бы родиться точно таким же и носить то же имя: Лео Мерумечи.

— Счастливый человек! — с иронией воскликнул Микеле. — Открой хоть, как это тебе удается всегда быть всем довольным?!

— Как? — повторил Лео, не переставая жевать. — А вот так вот — удается. Но дело не в этом. Хотите знать, чем вы трое отличаетесь от меня? — продолжал он, наливая себе вина. — Чем? Да тем, что вы принимаете близко к сердцу всякий пустяк!

Он умолк, отпил вино. На минуту в столовой воцарилось молчание; все трое, Микеле, Карла и Мариаграция, почувствовали себя глубоко уязвленными. Микеле увидел себя таким, какой он есть, ничтожным, равнодушным, изверившимся, и подумал: «Хотел бы я посмотреть, что бы он делал на моем месте!» Карла вспомнила о жизни, которая никак не меняется, о грубых ухаживаниях этого человека, и ей захотелось крикнуть: «У меня предостаточно причин быть недовольной!» Но за них ответила Мариаграция, самая порывистая и непосредственная из всех.

Она была о себе очень высокого мнения, и когда Лео обвинил ее заодно с сыном и дочерью в неумении наслаждаться жизнью, это показалось ей настоящим предательством, — любовник не только хочет ее оставить, но еще и насмехается над ней.

— Допустим, — помолчав, сказала она сердитым, ворчливым голосом человека, готового затеять ссору. — Но у меня, дорогой мой, есть серьезные причины быть недовольной.

— В этом я не сомневаюсь, — невозмутимо ответил Лео.

— Мы тоже, — подтвердил Микеле.

— Не в пример Карле, я уже не ребенок, — едко, мрачным тоном продолжала Мариаграция. — Я многое повидала на своем веку и пережила много горя. Увы, очень много горя, — зло повторила она. — На мою долю выпало немало бед и трудностей. Несмотря на это, я сумела сохранить достоинство и всегда оставалась выше и порядочнее других. Да, мой дорогой Мерумечи, — с горечью воскликнула она, — выше всех, включая и вас!..