Мэнсфилд-Парк - Джейн Остин Страница 8

Фанни вскорости стало известно, что ее страхи из-за переезда напрасны, и, узнав об этом, она так открыто, искренне обрадовалась, что это несколько утешило Эдмунда в его разочаровании из-за несбывшейся надежды на то, что, по его мнению, должно было послужить к ее вящей пользе. Миссис Норрис переехала в Белый коттедж, Гранты заняли дом приходского священника, и, когда эти события остались позади, несколько времени все в Мэнсфилде шло по-старому.

Чета Грантов, показав склонность к дружелюбию и общительности, вызвала у большинства своих новых знакомых величайшее удовлетворение. Были у них и свои недостатки, и миссис Норрис вскорости их обнаружила. Доктор Грант очень любил поесть, и ему всякий день требовались обильные обеды; а миссис Грант, вместо того чтобы умудряться потакать его пристрастию при самых скромных расходах, назначила своей кухарке почти столь же щедрое жалованье, как в Мэнсфилд-парке, и сама почти никогда не показывалась ни в кладовой, ни в кухне. Говоря о таких поводах для недовольства или о количестве сливочного масла и яиц, которые поглощались в доме нового священника, миссис Норрис была не в силах сохранять сдержанность. Кто ж, как не она, любил изобилие и гостеприимство… кто ж, как не она, терпеть не мог всяческую скаредность… в ее время приходский дом, уж конечно, никогда не испытывал недостатка во всякого рода удобствах, об нем никогда нельзя было сказать дурного слова, но то, как дом ведется сейчас, понять невозможно. Женщина с замашками аристократки в сельском приходе не к месту. Миссис Грант полезно было бы заглянуть в кладовую в Белом коттедже. Ведь кого ни спросишь, все говорят, что миссис Грант более пяти тысяч никогда и не имела.

Леди Бертрам слушала подобные обличительные речи без особого интереса. Вникать в промахи миссис Грант, несовместные с представлением о бережливой хозяйке, она не могла, но красавица в ней была жестоко оскорблена тем, что, не отличаясь привлекательной наружностью, миссис Грант так хорошо устроилась на свете, и свое удивление по этому поводу она высказывала столь же часто, хотя и не столь многословно, как миссис Норрис — свое по тому другому поводу.

С этих обсуждений не минуло и года, а в жизни семейства Бертрам произошло новое событие такой важности, что по праву должно было занять кое-какое место в мыслях и разговорах сестер. Сэр Томас счел необходимым сам отправиться на Антигуа, чтобы лучше там всем распорядиться, и взял с собою старшего сына в надежде оторвать его от дурных знакомств дома. Они покинули Англию, предполагая пробыть в отъезде год.

Необходимость сей меры из-за состояния денежных дел и надежды, что она послужит к пользе сына, примирили сэра Томаса с решением покинуть семью и препоручить дочерей в столь решающем для их развития возрасте руководству других. Он не мог полагать, что леди Бертрам способна вполне им его заменить или хотя бы надлежащим образом исполнить обязанности матери, но был достаточно уверен в бдительном внимании миссис Норрис и в рассудительности Эдмунда и потому уехал не опасаясь, что они останутся без необходимого руководства.

Леди Бертрам совсем не нравилось, что супруг ее оставил; но ее не волновали ни тревога об его безопасности, ни забота об его удобстве, поскольку была она из тех людей, которые полагают, что ни для кого, кроме них самих, не существует ничего опасного, трудного или утомительного.

В связи с этим новым событием более всех других следовало пожалеть обеих мисс Бертран; не оттого, что они огорчались, но оттого, что не испытывали огорчения. Отец не пользовался их любовью, он никогда, казалось, особенно не потворствовал их развлечениям, и его отъезд был им, к сожалению, весьма приятен. Теперь можно было забыть обо всех ограничениях; и вовсе не стремясь к удовольствию, которое сэр Томас, вероятно, им бы запретил, они тотчас почувствовали, что стали сами себе хозяйки и могут угождать любой своей прихоти. Фанни испытала такое же облегченье, как и ее кузины, и вполне это понимала, но, от природы более совестливая, полагала это неблагодарностью и искренне горевала оттого, что не горюет. Сэр Томас так много сделал для нее и для ее братьев, а теперь уехал, и может быть, никогда не вернется!.. и проводить его без единой слезинки!.. это же постыдная бесчувственность. Более того, в последнее утро он высказал надежду, что следующей зимою ока, возможно, опять увидится с Уильямом, и велел, как только станет известно, что его эскадра прибыла в Англию, написать ему и пригласить в Мэнсфилд. Какое внимание, какая доброта!.. И если бы еще, говоря так, он улыбнулся или назвал ее «милая Фанни», вся его прежняя хмурость и холодное обращение с ней были бы забыты. Но под конец сэр Томас прибавил: «Ежели Уильям и вправду приедет в Мэнсфилд, я надеюсь, он сможет убедиться, что долгие годы, пока вы не виделись, не прошли для тебя без пользы… хотя, боюсь, он заметит, что в шестнадцать лет его сестра в некоторых отношениях осталась такою же, какой была в десять», — и эти слова жестоко ее обидели. Когда сэр Томас уехал, Фанни горько плакала, вспоминая эти слова, а кузины, видя ее покрасневшие глаза, сочли ее лицемеркой.

Том Бертрам в последнее время так редко бывал дома, что скучать об нем можно было разве только на словах; и леди Бертрам вскоре лишь диву давалась, как хорошо они обходятся и без сэра Томаса, как хорошо сумел его заменить Эдмунд, который самолично принимал решения, разговаривал с управляющим, переписывался с поверенным в делах, улаживал недоразумения со слугами, и при этом в каждой мелочи оберегал ее от возможной усталости и напряжения, предоставляя ей лишь самой адресовать письма.

Были получены первые сведения, что после приятного плавания путешественники благополучно прибыли на Антигуа, хотя дошли они не прежде, чем миссис Норрис позволила себе предаться невероятнейшим страхам, стараясь всякий раз, как заставала Эдмунда в одиночестве, приобщить к ним и его; в надежде стать первой, кому доведется узнать о какой-нибудь катастрофе, она уже настроилась, как именно сообщит об ней всем остальным, но тут заверения сэра Томаса, что они с Томом живы и здоровы, вынудили ее отложить на время и волнение свое, и вкрадчивые вступления к роковой вести.

Наступила и миновала зима, а речи эти все были без надобности, вести по-прежнему приходили добрые; и миссис Норрис, в придачу ко всем заботам о собственном хозяйстве, кое-какому вмешательству в хозяйство сестры и наблюдению за расточительством миссис Грант, так была занята, содействуя развлечениям племянниц, поощряя их стремление наряжаться, выставляя напоказ их совершенства и приглядывая им будущих мужей, что у ней почти не оставалось досуга опасаться за судьбу отсутствующих.

Обе мисс Бертрам теперь прочно утвердились среди местных красавиц; а так как их красота и блестящее воспитание сочетались с присущей им от природы естественной непринужденностью и заботливо привитой любезностию и обходительностию, они заслужили благосклонность и восхищение местного общества. Тщеславие у них было такого превосходного свойства, что казалось, они полностью его лишены, и они нисколько не важничали; а похвалы, вызываемые таким поведением, сохраненные и пересказанные им тетушкой, укрепляли их веру в свою непогрешимость.

Леди Бертрам не сопровождала дочерей, когда они выезжали. Она была слишком тяжела на подъем, чтобы даже и ради удовольствия, какое получает любая мать, видя успех и радость своих детей, обречь себя на кое-какие неудобства, и попечение это было передано сестре, которая ничего лучше столь почетного представительства не желала, и со знанием дела упивалась открывшейся перед нею возможностью вращаться в обществе, не обременяя себя расходами на лошадей.