Дневник любви - Тадеуш Доленга-Мостович Страница 9

Но вот он непринужденно спросил:

— Если я правильно вас понял, вы хотите, чтобы я вернул Гальшке ее письма?

— Да. Умоляю вас, не откажите мне. Я понимаю, что нет оснований надеяться на особую любезность с вашей стороны. — Тут я улыбнулась ему так трогательно, как только могла: разве только бездушный пень устоит против такой улыбки. — Но прошу вас удовлетворить мою просьбу.

Он посмотрел на меня из-под опущенных век и тоже улыбнулся.

— Как раз наоборот. Как по мне, то вы имеете даже больше оснований, чтобы оказать вам и не такую любезность. Не понимаю только, почему Гальшка обращается ко мне через вас. Я, конечно, нисколько ее за это не упрекаю, потому что познакомиться с вами — немалое удовольствие. Но почему она не обратилась ко мне сама?

— Ах, разве вы не знаете, какая она чувствительная!.. Может, даже немного и истеричная, — добавила я после минутного размышления.

— Да и немного ли?

— Вы правы. Но вы не можете не понимать, что при таких обстоятельствах трудно быть спокойной.

— О боже, при каких еще обстоятельствах? — раздраженно поморщился он.

— Ну, когда каждую минуту тебе грозит беда.

— Это же смешно, — сказал он. — Можете передать своей приятельнице, что я верну ей эти письма.

Я не поверила своим ушам, но тут же мне пришло в голову, что это какое-то надувательство. Сейчас обещает, что отдаст, а как только Гальшка обратится к нему, наверняка поднимет ее на смех.

— Нет, простите, — ответила я твердо. — Моя приятельница просила, чтобы я забрала эти письма сама.

Он ничего не ответил. Встал, пошел к письменному столу и с минуту копался в бумагах. Когда вернулся, в руках у него была большая пачка писем.

— Вот, пожалуйста, — сказал он.

Я очень удивилась. К тому же не могла понять, почему этих писем так много. А пан Тоннор с улыбкой добавил:

— И еще я хотел бы вас попросить, чтобы вы уговорили свою приятельницу не писать мне больше. У меня много дел, и читать такую литературу не хватает времени.

— Как вас понимать?

— Да вы сами посмотрите. Там все, что хотите, вплоть до описаний природы. Пани Гальшка зря наделала вам хлопот. Ума не приложу, зачем это ей.

Я взяла письма. Несомненно, это была рука Гальшки. Я чувствовала себя так, будто совершила бог знает какую глупость. Мне даже слов не хватило. И пока я стояла так, сама не своя от стыда, этот человек совершенно неожиданно — я не успела даже отшатнуться — взял руками мою голову и поцеловал меня прямо в губы.

— Как вы смеете?! — воскликнула я и гневно посмотрела на него.

Но это был еще тот нахал. Он не только не смутился, но еще и сказал с усмешкой:

— Прошу прощения. Это с моей стороны было, так сказать, злоупотребление. Но должен признаться, что раскаяния я не ощущаю. Да и, наконец, вы сами виноваты.

Я была искренне возмущена.

— Вы… Вы… Это неслыханно! Я виновата!..

— Да, — ответил он спокойно. — И не просто виновны, а с умыслом. Сами подумайте. Под каким-то жалким предлогом вы приходите к молодому мужчине да еще и имеете красивое личико. Такие действия безнаказанно не проходят.

Я даже онемела, а он продолжал:

— Было бы даже нелюбезно с моей стороны, если бы я делал вид, что не понимаю ваших намерений. И если я чем-то и обязан Гальшке, то это, собственно, тем, что она прислала вас ко мне.

Я была вне себя от возмущения. Сначала хотела было сразу уйти, но не могла же я оставить его при мысли, что его подозрение справедливо! Это я-то должна прибегать к таким способам, чтобы познакомиться с еще одним мужчиной!

Автор дневника, на мой взгляд, ошибается относительно причин, которые ее к этому подтолкнули. Сознательным мотивом ее поступка, тем, что склонило ее пойти к п. Тоннору, было, разумеется, стремление спасти подругу. Однако подсознательно она, наверное, имела желание познакомиться с новым человеком, или, точнее говоря, с человеком из рода так называемых «опасных мужчин» или шалопаем. Я отнюдь не попрекаю этим п. Реновицкую и прошу ее не считать этот комментарий за проявление недоверия к ее словам. (Примечание Т. Д.-М.)

Когда я увидела, что мои заверения нисколько его не убедили, то решила детально передать ему мой разговор с Гальшкой. Пан Тоннор выслушал меня с большим интересом и, кажется, наконец поверил. Очень над всем этим смеялся и уверял меня, что никакой он не таинственный и коварный ловец женщин, Гальшку ничуть не любит и не может понять, зачем она затеяла всю эту интригу.

Он извинился за свои подозрения и так мило просил у меня прощения, что постепенно я перестала на него сердиться. Он рассказал мне кое-что, из чего я поняла, что не он преследует Гальшку, а скорее она его. (Ну и врушка же эта Гальшка! Я начинаю думать, что она посвятила меня в свои дела только для того, чтобы похвастаться передо мной. Или, может, просто Павел закатил ей сцену ревности. Не пойму, как это можно увлечься этим Павелом. А впрочем, для нее и он слишком хорош.)

Затем пан Тоннор рассказал о себе. Оказалось, что он вовсе не авантюрист, а представитель нескольких иностранных фирм, у него здесь своя контора, он часто ездит во Францию, Англию и Германию, имеет собственный автомобиль. Та кретинка наверняка знала все это, и я не понимаю, зачем она понавыдумывала о нем столько глупостей. Тоннор оказался очень остроумным и милым собеседником. Единственное, что Гальшка не выдумала: этот мужчина действительно своеволен. Во время разговора он то и дело брал мою руку и держал ее в своих руках. Мне просто неудобно было сопротивляться. А он держал мою руку и не отпускал. Казалось, не замечал даже, как я стараюсь ее высвободить.

Беседа была такая приятная, что я и не заметила, что уже десять часов. К счастью, он сам обратил на это внимание, встал и сказал, что именно на десять у него назначено одно дело.

Подавая мне меха, он спросил:

— Когда я снова вас увижу?

Я, конечно, ответила, что никогда, затем добавила:

— А квартира у вас хорошая.

Тогда он сказал:

— Около шести я почти всегда дома. Так что жду вашего звонка.

— Прощайте, — кивнула я ему и вышла.

На лестнице мне встретилась весьма интересная женщина. Я бы не обратила на нее внимания, если бы не ее умопомрачительный наряд. Жакет trios quart из шиншиллы и очень элегантная черная шляпка с ярко-красным пером. (Три четверти (франц.).) Волосы у нее рыжие (конечно, крашеные), а своим хрупким телосложением немного похожа на Клару Бау.

Я не ошиблась: она шла к нему. Он, пожалуй, тот еще бабник. Но хуже всего то, что я забыла взять Гальшкны письма. Ничего не поделаешь, придется прийти еще раз. Он, конечно, бог знает что обо мне подумает, однако другого выхода нет.

Сегодня днем ходила с Тото на выставку новых моделей мехов. Очень понравилось мне одно норковое манто. Я даже цену спросила. Неслыханно: тридцать две тысячи! Вряд ли удастся уговорить на такое отца. Тото ошалел бы от радости, если бы мог купить мне эту норку, но не могу же я принимать от него такие подарки.