Никто, кроме вас. Рассказы, которые могут спасти жизнь - Андрей Звонков Страница 6

Доктор Нестеров не стар. На вид лет под или за сорок. Высокий, с небольшой сединой, ни блондин, ни брюнет, хотя, скорее, когда-то был брюнетом, ибо смугловатое его лицо Тане напоминало какого-то старого актера, которого она видела еще в советских фильмах, но фамилию вспомнить не могла. Он ей еще напомнил собаку, большую и строгую, у которой уши всегда на макушке, а взгляд пробирает до затылка, будто насквозь. Как потом оказалось, за серьезной внешностью скрывалось очень доброе сердце и хорошее чувство юмора. А главное, в отличие от доктора Биркина, с которым Тане приходилось работать последние месяц-два, он никогда не отвечал на вопрос по больному – диагнозу или лечению – «Читайте периодику, все опубликовано!», а объяснял, как Саша, причем так же просто и понятно.

Может быть, Биркин и прав по-своему. Ну не хотелось ему тратить время на обсуждения, он работал, и в эту работу не входило обучение молодых специалистов. После такого ответа желание задавать вопросы пропадало сразу, но Таня решилась все-таки спросить еще раз:

– Владимир Израилевич, а какую периодику вы советуете читать? Сейчас столько журналов выходит – глаза разбегаются.

Биркин понял, что Таня – пиявка и просто так не отцепится, и пробурчал:

– Вы зайдите в Интернете на сайт feldsher.ru [9]. Там на форуме огромное количество учебного материала для молодых специалистов, там и вопросы задавайте.

Ну, как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок, и на том спасибо, доктор Биркин. Про feldsher.ru Таня знала и частенько туда заглядывала.

Первое же дежурство с Василием Васильевичем Нестеровым – врачом неотложным, как он сам говорил, – текло в рутинном режиме: они ездили от одной старушки с цереброваскулярной болезнью к другой, где-то боролись с внезапно возросшим артериальным давлением, где-то «на всякий случай» осматривали лежачего пациента, родственникам которого показалось, что ему вроде бы стало хуже…

Ящик Нестеров носил сам, Таня иногда приносила кардиограф и снимала ЭКГ, и ее это изрядно удивляло: на «Скорой» они ЭКГ снимали практически на всех вызовах, а тут, оказывается, можно не на всех. Нестеров на одном вызове поднял ворох кардиограмм и показал Тане:

– Зачем вся эта макулатура? Пленки на складе в избытке? Что нового хотели увидеть, если клиника и жалобы изо дня в день идентичны? Для этого исследования, как и для любого другого, есть определенные показания – субъективные и объективные. А просто так по инструкции перегонять километры ленты – это абсурд. Как весь этот вызов.

Таня согласилась. Действительно, бедулька Хохлова вызывает ежедневно, и иногда раз по пять в день. Ей девяносто два года, живет одна. Таня еще на практике у нее бывала несколько раз, а уж когда вошла в штат сотрудников подстанции, то почти на каждом дежурстве ездила к этой старушке.

День катился к ночи, машина суточная, менялись только водители. Таню не отсадили на другую бригаду, на «Скорую», как она втайне надеялась. Им дали полчаса на ужин и вызов: «Женщина, девяносто четыре года, головокружение».

Таня, принимая вызов, зевнула. Опять у очередной бабки кончился бетагистин – родственники или соцработник не сходили в аптеку. Одна так искренне удивилась: «А вы мне лекарство не привезли?» Поначалу Таня усмехалась, но с каждым месяцем такое отношение к «Скорой» ее начинало раздражать все больше. Это не прекращалось, не оставалось казусом и случайностью. Это оказалось системой, правилом, нормой.

Не раз Саша говорил: «Мы никогда не знаем, на что едем. Повод к вызову не информирует о реальности». И Таня этого не забывала [10].

Совершенно автоматически, бессознательно Таня, выходя из машины, прихватила кардиограф. Нестеров ничего не сказал. Хочется нести – пусть несет, сумочка не тяжелая, не то что раньше аппараты ЭКГ, весившие по пятнадцать килограмм.

Старушка дома с сиделкой-азиаткой. По паспорту девяносто четыре года. Худенькая, бледная. Таня заполняла карту, пока Нестеров опрашивал и осматривал больную. Раньше стажерка Савина непременно выглядывала из-за плеча с фонендоскопом в руках. Теперь азарт прошел. Фельдшер Степанова занималась своим делом.

Нестеров сказал:

– Надо снять пленку, Таня, – и обернулся к сиделке: – Есть старые кардиограммы?

– Сейчас найду… – женщина углубилась в сервант.

– Татьяна, я думаю, вам будет интересно, весьма редкий случай. Я такой второй раз в жизни встречаю. Мерцательная аритмия и полная атриовентрикулярная блокада [11]. Это еще называется «феномен Фредерика». Чудо, что она с этой болезнью дожила до такого возраста.

Нестеров попросил старушку повернуться на бок и показал Тане небольшой шрам под левой молочной железой.

– Смотри, значит, ее уже лечили? Бабушка! Вам стимулятор в сердце ставили?

Больная кивнула.

– Давно?

– Лет десять назад. Я не помню.

– Он давно не работает, – Нестеров разогнулся. – И все это время она как-то жила. Я думаю, надо вас госпитализировать! Вам стимулятор поменяют!

Бедулька задумалась и сказала:

– Я не хочу. Мне бы шум в голове убрать.

Нестеров присел рядом с больной на табурет, в руках его оказался ворох старых кардиограмм. Сиделка стояла рядом. Доктор пролистал кардиограммы. Ритм, навязанный стимулятором, определился на одной только пленке больше семи лет давности. Потом он снижался, но, хоть бабушка и обращалась за помощью, аппарат так и не заменили. Почему? Кто теперь ответит…

Нестеров понял, больную не переупрямить, принялся расспрашивать сиделку, но та по-русски говорит неважно. Отвечала односложно. Суть всех рассуждений сводилась к одному: она стара, никому не нужна, ей бы дожить кое-как до смерти, чтоб не мучиться от шума в голове и головокружения. Таня во время разговора занималась осмотром бедульки: случай интересный, следует изучить поподробнее. Послушала сердце, легкие, проверила уровень сахара в крови, еще раз измерила давление и пульсоксиметром изучила уровень оксигенации – 87 %. Мало.