Испытательный срок - Игорь Ревва

Он искал спасения в вечном, неведомом и недоступном простым смертным городе. Там, где скорбное небо тысячелетиями хранит блики лучей утонувшего дневного светила; там, где открывается истина; там, куда бежал он в поисках несуществующей. Там, где познал он: отбившейся от стаи птице не суждено прибиться к другой. Никогда. Смрадное дыхание призраков прошлого преследует и в этом городе — Самат, провинция Багнадоф...

Из блокнота Николая-летописца

Ну, это уж иначе как лажей просто и не назвать! Или навел кто-то. Сами судите!.. Копаемся это мы с Гусенком в развалинах — обоймы собираем, ну и поглядываем еще, вдруг курьеры эти чего обронили, — а наши все торчат у входа в метро... не помню, как эта станция называется. То ли «Профсоюзная», то ли еще какая «союзная»...

Самого-то входа давно уже нет — так, дырка в асфальте, обломки вокруг торчат, арматура, камень. Туннель, наверное, есть еще, и даже ведет куда-то. А как бы иначе курьеры сюда попали? Тоже, придурки, нашли место!.. Руины здания полукольцом охватывают этот вход. Здоровенная, видать, домина была, столько обломков — метра на три возвышаются, словно вал. А может, их сюда просто взрывом сдвинуло. Короче, в этих руинах вся наша команда укрыться может. И укрылись типа. Хорошо укрылись, никто и не почуял засады. Потому что курьеры, как вылезли со станции, сразу же по открытому месту пошли. Здесь, с другой стороны от входа в метро, ровненько, битый кирпич.

Короче, удачно обошлось и все такое. Почикали мы этих курьеров минуты за три. И барахлишко быстро собрали. Только вот теперь-то чего тянем? На фиг Косому эти обоймы сдались?! Ползай тут на карачках...

Короче, наши все на стреме — понимай так, отдыхают, — а мы с Гусенком вкалываем. То есть вкалываю-то, конечно, больше я. Типа того что Гусенок не обоймы высматривает, а за мной следит, чтобы я чего не спер. Оно и понятно. Гусенок, он с Косым уже третий год, а я недавно к команде прибился. Да и то сказать — прибился... Прибился, чтобы не прибили, во как! Нормально, да? До сих пор кое-кого из наших с удовольствием бы шлепнул. Суки потому что. Вот.

В общем, прыгаю я по камушкам, слежу, чтобы ноги не переломать. А Гусенок, значит, за мной следит. И по сторонам поглядывает. Юго-Запад — это такое место, что тут по сторонам поглядывать просто необходимо. И вообще ходить с оглядкой надо. А дышать — через раз.

Наши все — кто где. Самого Косого не видать. Возле метро маячит башка Крысы, да еще в сторонке — возле самой порушенной колонны — Ворон торчит. Тоже сволочь порядочная, он мне в первый же день зуб выбил, гад. Длинный, сука, как оглобля. У нас в Твери таких иначе и не называют: оглобля — оглобля и есть. Не люблю я таких длинных. Они все норовят на тебя сверху вниз посмотреть. Да не просто так, а с выражением. Типа я большой и сильный, а ты хрень какая-то. Сами они... Длинна палка дерьмо мешать, во!..

— Ну чё, Прыжок? Всё, что ль?.. — лениво так спрашивает Гусенок.

— Вроде всё, — отвечаю. А сам думаю, что даже если и осталось еще чего — плевать. И так уже пять обойм от «эмки», две от «калаша» и одна еще от «гюрзы» нашлась. Больше — тяжело будет. К тому же солнце вылезло, тени от камней черные совсем сделались, Поди пойми, обойма там валяется или Рваная Клякса притаилась, голодная вдобавок, за руку тяпнет — мало не покажется. Одному из нашей команды — не помню, как его звали, он в первый же день, как я появился, подох как раз — повезло рукой за Кляксу зацепиться. Видел я, чего потом от руки осталось — крохотный поджаренный обрубочек. Ни одна запасная обойма того не стоит, ни одна банка тушенки. Да и фиолетово мне, в общем-то, есть там еще чего-нибудь или нет. Барахло курьерское, видать, мы всё подобрали, тот прыткий, что от нас по развалинам рванул, пустым шел. А обоймы мне тем более по фигу. У меня всего-то — «Пэ-Эм» занюханный. Мой старый «калаш» сейчас как раз у Крысы, отобрал, падла.

— Всё, говоришь? — прищуривается Гусенок. — А вот там чего лежит? Во-о-он там! — и стволом тычет куда-то.

— Чё лежит, чё лежит... — ворчу. — Чё положено, то и лежит...

— Будешь гундеть, Прыжок, я тебя сверчком прыгать заставлю, — цедит Гусенок. И ухмыляется. Типа пошутил. Нормально, да? Придурок. Смешно ему...

Прыжком меня еще в Твери прозвали. Ну, в смысле, невысокого роста я — метр в прыжке, как говорится. А когда мы из Твери сюда поперли да когда на команду Косого напоролись... Эх! Чё вспоминать-то? Двое нас только и осталось тогда — я да Гнусь, который через неделю сбежал. Он и объяснил остальным мою кликуху, придурок. Я из-за этого тогда же с Вороном и подрался. Ну, в смысле, он меня тогда отделал...

Встречу Гнуся — в глаз дам. Чтобы зря лишнего не болтал. Меня в Твери этой кликухой достали уже. Прыжок, понимаешь... Молчал бы Гнусь, я бы себе чего-нибудь покруче придумал. Не, точно! Гнусю при встрече — в глаз! Хотя Гнуся моего, наверное, убили уже. Одному в Москве не прожить — столица, мать ее... Он сбежал, а я остался. Как дурак. Огреб по полной за Гнуся, отлежался пару недель, теперь — в команде. Только все равно я здесь чужой. И никогда для них своим не стану. Вон, к примеру, как Гусенок на меня зыркает. Только повод ему дай — пальнет и не задумается, падла...

Пополз я туда, куда Гусенок указывает. Типа чтобы повода ему не давать... Гляжу — лежит чего-то. Ближе — книжка! Обложка красочная такая, разноцветная. Красивая. Ну, я ее сразу — хвать! Оборачиваюсь и Гусенку радостно так, дурень, показываю. А тот мне:

— Брось. Не надо.

— Ничё, — говорю. — Тебе не надо, мне пригодится...

— Брось, я сказал, — и стволом в мою сторону.

— Да ладно тебе, Гусенок! — возражаю. — Чё стало-то?!

Молчит, зараза. Только палец на курке напрягся. Нормально, да? Плюнул я и бросил книжку. Хрен с ней, жизнь дороже.

Напрасно я так явно обрадовался. У нас в команде, кроме меня, никто читать не любит. Скучно им, типа того. А мне не скучно.

На прошлой неделе мы вон как раз обчистили одного. Так, по мелочи взяли — консервов немного, галеты, кофе и все такое. А на столе у него книжка какая-то была — это уж я прихватил. Ему-то она уже ни к чему — мертвые читать не умеют. А мне нравится. Читаешь и забываешь обо всем. Интересно.

Толька книжка та какая-то дурная оказалась. Всё от руки написано, типа большого блокнота она. И написано непонятное что-то. Так понимаю, про Вторжение что-то там, про Багнадоф, про гоблинов и все такое. Про «резаного» какого-то... И чё самое главное-то — непонятно написано! Думал, со временем разберусь. Где там! Нашим только с книгой меня увидеть, сразу — р-раз! И по затылку! Суки...

— Выше себя не прыгнешь, Прыжок, — ухмыляется Гусенок. Опять, значит, шутит.

Промолчал я, но, видать, глаза за меня все сказали. Потому что морда у Гусенка разом окаменела, словно кто на него Стылое Заклятие наложил. И автомат уже прямехонько мне в лоб смотрит.