Я спас СССР! Том I - Алексей Вязовский Страница 10

— Да, клоун, я прозаик. А ты кто? — кулаки сжались сами собой, я сделал шаг навстречу.

Тот сразу включил заднюю.

— Эй, мужик, брейк! Я же только пошутил — на нас стали оглядываться из очереди. «Клоун» резко развернулся, и помчался вихляющей походкой по улице.

— Леш, плюнь на него! — в мою руку вцепилась Вика — Это же стиляги. У них тут «Бродвей».

— Что за Бродвей?

— Они так улицу Горького называют.

— Это уже не стиляги, Вика — я тяжело вздохнул — Это новая поросль. Битломаны, рокенрольщики.

— Кто?? — девушка еще раз взглянула вслед вихляющему.

— Новое направление в музыке — мы практически подошли ко входу в кафе — Точнее оно не совсем новое, появилось еще в конце 40-х в США. Но сейчас в него вдохнули свежую струю. Элвис Пресли, Битлз…

— Что-то слышала — Вика наморщила лобик — У нас в общаге девчонки много чего слушают.

Мы вошли внутрь и официантка в белом переднике проводила нас за столик на втором этаже. По дороге я разглядывал большое «космическое» панно на стене. Очень стильно все сделано. Мы заказали кофе, несколько порций мороженного. Я решил попробовать все. И фирменный «Космос» — два шарика, политых шоколадом и посыпанных орешками (60 копеек), и «Марс» (то же самое, но без орешков) и «Солнышко» (с абрикосовым вареньем).

Мы принялись поедать главную советскую сладость и болтать. Выяснилось, что Вика не москвичка, закончила 8 классов, училась в медицинском училище. Приехала из Воронежа поступать на биофак. Но провалила экзамены. Ей удалось пристроиться медсестрой в универе. Живет в общаге, в этом году планирует поступать заново. Несколько раз Вика просила почитать «мои» стихи, но я каждый раз отнекивался. Но потом все-таки сдался. Выбрал из позднего Высоцкого:

Люблю тебя сейчас Не тайно — напоказ. Не «после» и не «до» в лучах твоих сгораю. Навзрыд или смеясь, Но я люблю сейчас, А в прошлом — не хочу, а в будущем — не знаю…

— Слушай, классно же! — Вика была в восторге. Окрестные столики тоже напряженно слушали меня — Это надо обязательно издавать. Стихи уровня Евтушенко и Вознесенского.

Ага, два главных советских поэта из трех. Колесят по всему миру, представляют отечественную литературу. В СССР собирают целые залы. Их стихи обсуждают, о них спорят. Возникают даже стихотворные «батлы». Третий «главный» советский поэт, Сергей Михалков, автор советского гимна (и даже не одного) всего год назад «выпорол» своего молодого коллегу Евтушенко за неподобающее поведение во Франции:

«Ты говорил, что ты опальный, Негосударственный поэт, И щурил глаз в бокал хрустальный, Как денди лондонский одет. Ты говорил: «У вас медали, Ваш труд отметила страна, А мне не дали — я в опале, Таких обходят ордена». …И те, которым безразлична Судьба твоя, звезда твоя, С тобой целуются цинично, Как закадычные друзья. — Наш прогрессивный! Самый честный! — Мы слышим их нетрезвый клич, Но ведь бывает, как известно, И прогрессивный паралич!..»

Евтушенко ответил:

«Не разглядывать в лупу Эту мелочь и ту, Как по летнему лугу, Я по жизни иду…»

— Возможно, ты и права — я задумался о своем пути «по жизни». Литературная стезя не так уж и плоха. Малая форма, большая… Цензура? Интриги, травля а-ля «Пастернак»? Зато писатели в Союзе, действительно, «инженеры человеческих душ». Того же Евтушенко тут же «простили» после Франции за отличную поэму про Братскую ГЭС. Сколько комсомольцев отправились на новые стройки после прочтения его стихов?

— Пойдем, прогуляемся — я достал кошелек, расплатился. Денег оставалось всего с гулькин нос. С финансами надо было что-то срочно решать.

В столице окончательно стемнело, зажглись фонари. На «Бродвее» было битком. Москвичи фланировали по улице Горького, толпились возле витрин магазинов. Особенно много народу было возле Елисеевского магазина. Тут было полно молодежи, а особенно стиляг. Они кучковались, слушали музыку из Спидол, дурачились. В тот момент, когда мы проходили мимо, один из прохожих, пожилой ветеран, судя по планкам на пиджаке, начал выговаривать что-то тому самому долговязовому парню, что шутил надо мной.

— … и для этого мы Москву защищали, чтоб такие обезьяны по улицам шатались?!?

Долговязый карикатурно развел руками, принялся «ухать». Его друзья начали гоготать, свистеть. Старик плюнул и опираясь на трость, пошел прочь. Ему вслед тут же пристроились стиляги. Образовалась целая очередь, идущая на цыпочках. Ветеран остановился возле витрины, покачал головой. Вся очередь начала карикатурно трясти головами. Старик обернулся. Все тут же сделали вид, что тут случайно, начали рассматривать небо. Ветеран шаркающей походкой двинулся дальше. Стиляги тоже начали шаркать вслед. Вика сжала локоть моей руки. И тут у меня натурально сорвало крышу.

В несколько огромных скачков я добрался до начала «очереди». Долговязый оглянулся, в его глазах начало появляться понимание, но я уже бил со всего размаха правой. Под кулаком треснула челюсть, стиляга с воплем полетел на асфальт. Вокруг раздались крики, а на меня уже летел толстый парень с зонтиком. Наивный! Я сделал шаг в сторону, перехватил руку и впечатал колено в его «солнышко». Толстяк в ботинках на высокой подошве, со стоном упал на землю и его вытошнило. На меня навалилось сразу несколько человек. Один с хэканьем и криком «Гаси жлоба» ударил прямым в голову.

Глава 2

Опыт не улучшил никого;

те, кого улучшил — врут безбожно;

опыт — это знание того,

что уже исправить невозможно

И. Губерман

Я еле успел увернуться, кулак проехал по скуле, разрезав перстнем кожу до крови. Его товарищ попытался схватить меня сзади за корпус. Еще один наивняк. Русина хорошо учили уходить от таких захватов. Притоп каблуком по стопе заднего, новый крик и хруст. Руки разжимаются, выворачиваю правую руку стиляги за запястье в обратную сторону, с громких щелчком ломаю что-то в предплечье. Мельком вижу круглые глаза Виктории. Ее ладони прижаты ко рту, рядом толпятся москвичи, слышны свистки милиции.

Думать особо некогда, на меня нападают сразу трое. Мешая друг другу, они суматошно бьют руками и ногами. Я блокирую, вхожу в клинч. Чей-то ботинок попадает в витрину Елисеевского. Та лопается со звоном, обдавая нас осколками. Кому-то пробивает голову и на меня хлещет кровь. Наконец, появляется милиция. Сразу несколько сотрудников начинают растаскивать нас, валя на землю. Я не сопротивляюсь. На меня надевают наручники и волокут к Козлику, чье завывание уже собирает просто огромную толпу. Вика бежит рядом. Ее руки все также прижаты ко рту, прическа растрепалась.