Книга Короткого Солнца - Джин Вулф Страница 10

Сухожилие вернулся с подзорной трубой. Я спросил, не хочет ли он посмотреть первым; он только презрительно ухмыльнулся. В те дни всегда было ошибкой пытаться вести себя с ним вежливо, так что я выругал себя. Приставив подзорную трубу к глазу, я спросил себя, что Сухожилие делает в ту секунду, когда я больше его не вижу.

Это был хороший инструмент, сделанный, по словам продавца, в Дорпе [5], где живут хорошие моряки и шлифуют хорошие линзы. (Мы, жители Нового Вайрона, тоже хорошие моряки — во всяком случае мы так думаем, — но мы вообще не шлифуем линзы.) Через нее я мог видеть лица на планшире, и все они глядели в сторону Залива Хвоста, куда, очевидно, направлялись. Корпус был белым вверху и черным внизу — я помню и это. Здесь, на Синей, море всегда серебряное, там, где не настолько темно-синее, что, кажется, может выкрасить ткань; не как на озере Лимна, где волны почти всегда были зелеными.

Я, конечно, давно привык к серебряно-синему морю Синей. Возможно, сейчас я подумал об этом только потому, что здесь, в Гаоне, мы очень далеки от него; но, пока я сижу и пишу за этим красиво инкрустированным столом, который мне дали жители Гаона, мне кажется, что тогда я смотрел через стекло на что-то новое, словно большая черно-белая лодка привезла в себе какую-то магию, которая опять сделала Синюю новой для меня. Возможно, так оно и было, ведь лодки — это магические живые существа, которые обычные люди вроде меня могут делать из дерева и железа.

— Возможно, пираты, — прорычал Сухожилие.

Я оторвал глаз от подзорной трубы и увидел, что он вынул свой длинный охотничий нож с металлической рукояткой и проверяет большим пальцем его кромку. Сухожилие никогда не умел правильно заточить нож (в те дни Крапива делала это за него), хотя и утверждал, что может; но за мгновение до того, как вернуться к изучению лодки, я спросил себя, не собирается ли он заколоть меня и присоединиться к ним, если это действительно пираты. Потом я опять посмотрел в подзорную трубу и на этот раз среди лиц на планшире разглядел женское; а одно из мужских принадлежало старому патере Прилипала. Следует ясно указать, что он и Кабачок были единственными, кого я знал хорошо.

Их было пятеро, не считая моряков Кречета, которые работали на лодке. Возможно, я должен перечислить всех пятерых и описать их, потому что Крапива может захотеть показать эту рукопись другим. Я знаю, ты бы сделала все намного лучше, дорогая, и красочно нарисовала бы их, как ты делала, когда мы писали «Книгу Шелка»; я никогда не владел этим искусством в такой же степени.

Не сомневаюсь, ты помнишь их намного лучше меня.

Кречет — жирный, с оживленными глазами, благородным лицом и копной орехово-коричневых волос, которые уже начали седеть. Это была его лодка, и он дал нам понять это в то же мгновение, когда сошел на берег. Помнишь?

Струп — высокий и сутулый, с длинным печальным лицом; он говорил медленно, пока в нем не просыпалась страсть. Он, конечно, был на нашем посадочном аппарате, как Кабачок и Прилипала.

Женщина прилетела позже, возможно на аппарате Кречета. Ее звали Лиатрис. Она обладала чувством юмора и понимала шутки, как и ты; редкое качество для женщин. Я знаю, она тебе нравилась, как и мне. Она говорила о своих фермах, так что у нее должно было быть их не меньше двух, в дополнение к торговой компании.

Кабачок был большим, солидным и не таким жирным, как дома, но даже более лысым, чем я был тогда. Когда мы были детьми, он владел овощной лавкой и фруктовым ларьком на рынке. По-моему, он по-прежнему торгует в основном овощами и фруктами. Я никогда не слышал, чтобы он кого-нибудь обманул, и он может быть щедрым; но я хотел бы встретить человека, который может превзойти его в умении заключать сделки. Кабачок был единственным из пятерых, кто помог мне после того, как меня ограбили в Новом Вайроне.

Его Преосвященство патера Прилипала был, конечно, главой Вайронезской веры — довольно высокий, но не мускулистый, с гладкими и чересчур длинными седыми волосами. Одно время он был коадъютором в Старом Вайроне (как мы здесь говорим). Хороший и добрый человек, но не такой проницательный, как ему казалось, склонный к излишней осторожности.

Их было слишком много для нашего маленького домика. Копыто, Шкура и я соорудили на берегу грубый стол, положив доски на ящики, бочки и кипы бумаги. Сухожилие принес все наши стулья, а я — высокие и низкие табуреты, которые использую на фабрике. Ты постелила на доски скатерть и поставила то немногое, что у нас было, перед нашими незваными гостями. Так что нам удалось принять всех пятерых — и даже матросов Кречета — и не ударить в грязь лицом.

Кабачок постучал по импровизированному столу, призывая нас к порядку. Наши сыновья и матросы сидели на берегу, подталкивая друг друга локтями, перешептываясь и бросая ракушки и камешки в серебряные волны. Я бы отослал их всех, если бы мог. Но сейчас распоряжался не я, и Кабачок позволил им остаться.

— Прежде всего позвольте поблагодарить вас обоих за гостеприимство, — начал он. — Вы нам ничем не обязаны, а мы пришли просить вас о большом одолжении...

— Оказать вам большую честь, — перебил его Кречет. Судя по тому, как он говорил, я понял, что они уже спорили об этом.

Кабачок пожал плечами:

— Мне следовало начать с объяснения, кто мы такие. Теперь вы знаете наши имена, и, хотя вы живете так далеко от города, вполне вероятно, что вы также знаете: мы — пять самых богатых граждан города.

Прилипала откашлялся:

— Нет, гм, не так. Не намереваюсь, гм, противоречить, но не, э, я.

— У твоего Капитула больше золота, чем у любого из нас, — сухо заметил Струп.

— Не моего, а? Хранитель, гм, исключительно. — Приятный соленый ветер трепал его волосы, заставляя его выглядеть глупым и благословенным, одновременно.

Лиатрис обратилась сначала к тебе, Крапива, а затем ко мне:

— Мы — пять человек, которые наиболее успешно надули всех и получили деньги и власть, вот и все. Мы хотели их, все пятеро, и мы их получили. И вот мы здесь и умоляем вас обоих о помощи. Мы просим не дать нам перерезать друг другу горло.

— Нет, э...

— Он будет это отрицать, — сказала она нам, — но, все равно, это истинная правда. Наши деньги принадлежат нам: мои — мне, Кречета — ему и так далее. Патера будет настаивать на том, что его — на самом деле не его, что они принадлежат Капитулу, и он только заботится о них.

— Браво! Именно... э... так. В точности.

— Но у него они есть, и, как сказал Струп, у него, вероятно, их больше, чем у любого из нас. У него есть и брави, быки, которые ломают головы, когда он захочет.

Прилипала упрямо покачал головой:

— Среди верующих много… э… отважных людей. Это я, хм, признаю. Мы, однако... э... никогда...

— Он не должен платить за это, — объяснила Лиатрис. — Но мы платим своим людям.