Заря цвета пепла - Владимир Свержин Страница 10

— А что вы намерены делать теперь? — переводя взгляд с Лиса на меня, поинтересовалась Софи.

— Еще не решили, — слукавил я.

— Может, в Калифорнию, золото искать, — ни с того ни с сего ляпнул Сергей. Я бросил на него удивленно-негодующий взгляд.

— Ты что вытворяешь?! В этом мире о золоте в Калифорнии еще никто не знает!

— И что с того? Погоди…

— Золото? — воспрял из глубины собственных мыслей Роберт. — Никогда не слышал, что оно там есть. А где же, если не секрет?

— Ты гляди, как оживился! Похоже, без дураков, американец. Для него Калифорния — реальная территория, а не земля по ту сторону тумана, вроде Эльдорадо.

— Ты что же, его проверяешь?

— Есть малеха. Должен же кто-то из нас работать, пока ты занят мамзелью, шо Полкан луной.

— Есть, есть, — вслух заверил Лис. — Как щас помню, маркиз Лафайет качал меня на руках и напевал на ночь глядя народную индейскую песнь: «Сакраменто — край богатый, золото гребут лопатой».

— Лис, что ты несешь?! На каких руках? Лафайету сейчас сорок один год!

— На каких, на каких? На верхних, естественно, другие у него не развились. И вообще, что за инсинуации?! Я ж не говорил, что маркиз при этом по-стариковски шамкал и смахивал невольные слезы.

Мистер Рид напрягся, как борзая, почуявшая след.

— Маркиз Лафайет знал от индейцев о золотых россыпях на берегах Сакраменто?

— Уж точно не от эскимосов — откуда бы им взяться в Калифорнии? Он вообще очень любил моего отца, мою мать, меня. Некоторые даже говорили, что в профиль со спины я очень на него похож. Особенно ночью и в шляпе.

— Вы шутите?

— Какие тут шутки! Отправляйтесь во Францию и посмотрите на Лафайета, а заодно спросите у него, чем я занимался до восемьдесят девятого года.

— Да, но…

— Нет, нет, вы отправляйтесь и спросите!

— Однако ж месье Лафайет…

— Здесь вы правы, Лафайет — действительно месье, уж никак не мадам. Так вот, он вам скажет: я рисовал. Я рисовал, как бог! Поглядите на карту мира — моя рука так же не дрогнула, вычерчивая меридианы среди параллелей, во всю долготу их широты!

— Вы что же, были живописцем?

— Ну, скорее живо, чем мертво. Но если вы думаете, что да, то — да, я отвечу вам: нет. Я рисовал карты, и не какие-нибудь там три, семь, туз, и даже не четыре, восемь, джокер. А карту золотых россыпей, которую индейцы кетчупа…

— Кечуа, — поправил я.

— Один хрен, так вот, они подарили эту карту на память Лафайету. Попутно эти кичманы заповедали борцу за их свободу воспользоваться тайными знаниями и прийти в долину Первого Слова, где камни плачут золотыми слезами и горы стонут от обилия этих слез.

— Долина Первого Слова… — завороженно повторил мистер Рид.

— Клиент созрел, можно забирать, — послышалось на канале связи.

— Да, и оно куда дороже второго, — продолжал мой друг.

— Капитан, перестань играть глазами. Ты проиграешься до нитки, и золото Сакраменто придется использовать, шоб вытащить тебя из долговой тюрьмы.

— Сергей, держи себя в руках, при чем тут это?!

— Вальдар, у вас, джентльменов, есть странное психологическое заболевание. Стоит вам оказать хоть малейшую помощь какой-нибудь смазливой девице, вы дуреете. Типа, может, я недостаточно чего сделал, может, еще горы свернуть, луною с неба сапоги начистить?

— Это ты к чему сейчас?

— Капитан, ты только не обижайся, но тебя уже пора спасать. Ты помнишь, с чего есть пошла Американия — Русь Заморская [10]? Если запамятовал, напомню. Ты, как настоящий дон Кихот Обломанческий, но только молодой и крепкий, освободил из-под конвоя некую гражданку Тараканову, в замужестве Орлову. Я не спорю, результат получился чрезвычайно эффектный, но сколько можно испытывать фарт?!

— Какое отношение законная наследница российского престола имеет к госпоже Рид, пусть хорошенькой, но…

— Кто знает, кто знает. Пока то, что хорошенькая, — для меня очевидно, а остальное, мягко говоря, вероятно.

— Ты что же, в чем-то их подозреваешь?

— С уверенностью могу сказать только, что друг Роберт готов раскроить мне голову и вытащить оттуда карту долины Первого Слова. Кстати, хорошее название, дарю, может пригодиться. Или лучше не долина — урочище. Здоровенный такой урок. Ну а того, шо мисс Рид открыла сезон охоты за твоим скальпом, по-моему, не видят только местные лакеи, да и то лишь потому, что стоят за дверью.

— Лис, в конце концов, это бестактно. Хорошо, что тебя не слышат любезные хозяева этих апартаментов.

— Вот с этим я согласен! Но давай об этом позже. Что-то здесь, чую задничным барометром, начинает штормить.

* * *

Чуткий к атмосферным изменениям «прибор» моего напарника не подвел. Утром в гостиницу явился пристав с сообщением, что нас желает видеть господин полицмейстер, дабы обсудить досадное происшествие, имевшее место быть над лавкой шорника, что на улице…

Полицмейстер — усталый, немолодой человек, присланный в Митаву, должно быть, с единственной целью — тихо и в довольстве доживать свой век, сидел за столом, внимательно созерцая маневры двух заунывно жужжащих мух и ожидая случая нанести роковой удар. Стоило нам переступить порог, он поглядел с укоризной, оставил в покое вредоносных тварей и начал задавать хитроумные, как ему казалось, вопросы. Его высокоблагородие ошибочно полагал, что именно мы с Лисом куда-то зачем-то дели живописца Якоба ван Хеллена. После чего разыграли дурацкий спектакль, дабы попить его личной полицмейстерской кровушки.

К великому для него сожалению, факты не желали ложиться в столь красивую версию. Как всякий полицейский чин, наш собеседник терпеть не мог, чтобы ему противоречили. Убедившись, что не было ни минуты, когда нас никто не видел, он сложил аккуратной стопкой листы показаний, смерил заморских гостей испытующим взглядом и спросил, постукивая кончиком пальцев по столешнице:

— Так куда же вы все-таки дели господина живописца?

— Мы его и в глаза не видели.

— Вы, должно быть, намерены шутки шутить с русским правосудием? Не советую. Оно такое, шутить не любит, а потому — говорите правду!

— Что мы и делаем.

— Это не может быть правдой, поскольку не соответствует реальности.

— Но, господин полицмейстер…

— А реальность такова, какова она по соответствующему докладу, что подтверждается рапортом, в котором все вышесказанное о нижеизложенном отражено досконально, в мельчайших неопровержимых подробностях.