Найденный мир - Андрей Уланов Страница 10

– Погодите, Александр Васильевич, – урезонил его Обручев. – Подождем профессора Никольского. И вы же сами давеча распоряжались – живьем брать певунов.

– Не думал, что эта мразь такая огромная, – признался капитан, но стрелять не стал. – Как ее только крылья держат? На вид – чисто китайская бумага…

– Должно быть, животное легче, чем кажется на вид, – предположил геолог. – Тонкие кости…

На палубу выскочил, придерживая развевающиеся полы незаправленной рубашки, профессор Никольский. Глаза его дико блуждали.

– Где? – выдохнул он.

– Да вон, любуйтесь, – махнул рукой Колчак.

Один из матросов осмелился постучать багром по днищу вельбота. Из-за борта высунулась несоразмерно огромная, уродливая башка. Теперь геолог смог разглядеть птерозавра получше, чем на фоне неба.

Морда зверя ничем не напоминала рыло варана или крокодила; гораздо больше она походила на птичий клюв. В полуоткрытой пасти не было видно зубов. Шею покрывала короткая бурая шерсть, похожая на войлок, но голова оставалась голой, в особенности высокий гребень, венчавший череп и верхнюю челюсть. По гладкой синей коже тянулись яркие белые полосы, придавая гребню сходство с сигнальным флажком.

Птероящер зашипел по-гусиному. Матросы попятились.

– Как бы его изловить? – задумчиво поинтересовался непонятно у кого подошедший мичман Золотов. – Парусиной, что ли, накрыть…

– Что скажете, профессор? – Капитан потряс за плечо застывшего Никольского.

По выражению лица зоолога можно было предположить, что взгляд птероящера обладает гипнотическими свойствами.

– Что?.. А. Вынужден признаться – не знаю. Если бы это была птица – может, это помогло бы. Но я понятия не имею, насколько крылатые ящеры похожи поведением на альбатросов.

Зверь жалобно задудел – вместо бесовского тромбона прозвучала шутовская сопелка – и попытался выбраться из вельбота. Видно было, что люди его пугают, но и взлететь ящер не мог – не позволяло подраненное крыло-лапа. Оставалось только метаться по шлюпке, подволакивая левую сторону. Двигалось животное настолько странным манером, что на него больно было глядеть и к горлу подкатывала тошнота.

– Словно паук, – выразил общее мнение Золотов. – Эк как он ловко… погань.

– Однако надо как-то с этой скотиной разобраться, – заметил Колчак. – Боюсь, что плыть во Владивосток с птеродактилем в шлюпке никак невозможно.

Словно в подтверждение, зверь шумно опростался на брезент, которым прикрывали скамьи гребцов.

– Пристрелить, – посоветовал Золотов, – и дело с концом.

– Да вы с ума сошли! – возмутился Никольский. – Одно дело – скелеты и шкуры, и совсем другое – привезти в Россию живого, настоящего птерозавра!

– Вынужден напомнить, что «Манджур» – корабль военного флота, а не плавучий зверинец, – с прохладцей откликнулся капитан. – Я понимаю ваши чувства и разделяю… до некоторой степени… но мы не можем позволить себе устраивать цирк на палубе. В конце концов, нам предстоит еще высадка на Землю Толля, возможно, не одна, и мы вернемся домой с другими образцами.

Матросы, ощутив, что зверь боится их не меньше, чем они его, осмелели. Кто-то уже попытался потыкать птеродактиля багром: ящер отмахнулся короткими когтистыми пальцами, растущими на сгибе крыла, в том месте, которым животное опиралось о землю.

– Что за столпотворение? – послышался раскатистый баритон.

Гомонившая команда притихла. Птеродактиль испустил очередной соловей-разбойницкий посвист.

Геолог поджал губы. Корабельного священника «Манджуру» не полагалось по причине малости, и даже в столь продолжительную экспедицию такого не отправили, рассудив, что места и без того мало и ученые на борту нужнее. Поэтому уставные богослужения проводил старший лейтенант Злобин, нимало не соответствовавший своей фамилии. Это был необыкновенно рослый, очень молодой для своего чина и очень набожный человек. Доброта его доходила порою до простодушия, однако временами офицер выказывал проницательность, заставлявшую знакомых его предполагать, что образ наивного человеколюбца отнюдь не маска – для этого Злобин был слишком цельной натурой, – но внешняя оболочка, скрывавшая неожиданные глубины.

Обручев общался со Злобиным реже, чем с любым другим из офицеров «Манджура». Можно было даже решить, что геолог его избегает. На самом деле он избегал обязательных для команды богослужений, отговариваясь занятостью. Из ученых только ботаник Комаров взял за правило регулярно посещать церковную палубу.

Обернувшись, старший лейтенант увидал пристроившегося на борту вельбота птеродактиля и от восторга даже хлопнул себя по бедрам.

– А ну, покажись-ка! – окликнул он зверя. – Поистине, чем Бог не веселит нас, своих тварей? Экий ты смешной…

Птеродактиль разинул клюв. Зубов у него действительно не было. Матросы засмеялись. Даже капитан от неожиданности опустил карабин, наблюдая за нелепой сценой.

Злобин шагнул к вельботу. Ящер попятился, едва не соскользнув задними лапками за борт, и враждебно зашипел. Геолог как-то отстраненно осознал, что вытянутая гребнистая башка в длину вместе с клювом, пожалуй, с человеческую руку, а когти на крыльях – в полпальца. Если зверь бросится на человека со страху, у корабельного врача будет много работы. Или уже не будет. Обручев хотел было напомнить, что русскому офицеру странно изображать из себя Франциска из Ассизи, когда события развернулись с пугающей внезапностью. То ли струсив, то ли озверев, ящер качнулся на локтях-ходулях – все тело его подалось вперед – и ударил клювом-гарпуном, пытаясь насадить Злобина на костяное острие.

Старший лейтенант среагировал, не раздумывая. Кулак его врезался птеродактилю в основание клюва снизу. Послышался явственный хруст костей; голова ящера запрокинулась, темные безмысленные глаза помутнели, и зверюга выпала из вельбота, ломая крылья и заматываясь в собственные перепонки.

У Никольского был такой вид, словно его вот-вот хватит удар. Из толпы матросов донеслось отчетливое: «Эвон как он его, беса».

Но лучше всего общее настроение передал сам Злобин. Он сказал:

– Ой!

…В течение следующих двух дней казалось, что дохлый птероящер останется единственной добычей экспедиции. «Манджур» двигался на юго-запад в виду берега Земли Толля, но берег этот оставался непригоден для высадки. Грозные темные утесы, засиженные чайками-ихтиорнисами, сменялись рифами и устричными банками, уходившими далеко в море, оттесняя канонерку в открытые воды.

Жертву злобинского кулака пришлось вскрывать прямо на палубе: затащить ее в кают-компанию, не переломав вконец крылья, не удалось бы. Профессор Никольский пребывал в восторженном ошалении и держался только на проедающем кружку чае. Он порывался заспиртовать птеродактиля если не целиком, то частями, но непременно всего, и только нужда экономить формалин не позволила ему исполнить эту мечту. Ограничились тем, что сохранили голову, враждебно взиравшую на ученых из-за толстого стекла, образцы перепонок и волосатой шкуры и кое-как, после долгого спора с корабельным ревизором Бутлеровым, выварили скелет. Для этого пришлось устанавливать котел на палубе: затея, приводившая моряков в ужас и ярость. От любых описанных палеонтологами видов ящер отличался – достаточно, чтобы выделить его самое малое в отдельный род. С легкой матросской руки птероящеров стали называть певучими бесами, а Никольский педантично именовал их на латыни – сордесами.