Шаман всея Руси. Книга 2. Родина слонов - Андрей Калганов Страница 10

Сперва изготовил инструменты, потребные для работы. Сверло да пилу одноручную, да долото, гвоздей малых запас, штырь железный, кольца да колеса зубчатые, в будущем шестернями прозванные, и цепь еще, которая на зубцы налезала. Не сам, конечно, изготовил, ковалю сказал, что и как сделать. Того, что коваль проболтается, не боялся, потому как загодя выдрал ему язык и скормил псам на капище во славу Чернобожью. Людинам объяснил, что-де сболтнул Микула лишнего, Чернобога помянул всуе, вот и повелел бог наказать охальника. А народ и не протестовал, наоборот, радовался даже.

Если бы и хотел Микула навредить Отцу Горечи, все одно не смог бы, потому как мычать только и был способен. Да только Микула не хотел... А все благодаря чудесным кругляшам, которые прихватил Кукша из будущего. Рожица на них смешная — дуга вместо рта и две точечки вместо глаз. Видно, дух изображен, что людей разума лишает. Растолок Кукша четыре кругляша да и сыпанул в отвар из зверобоя (Микула захворал, и Кукша взялся его полечить), дал ковалю выпить. С тех самых пор Микула себя считает то молотом, то наковальней и об утраченном языке не жалеет. Ест, да спит, да в кузне трудится. Хорошие кругляши, правильные. Жаль только, их запас на исходе...

Как сделал Микула, что надо, Кукша сразу отправился на капище. Не таясь отправился, открыто. Сказал-де, тайный обряд творить будет, чтобы Чернобога умилостивить. Заступником себя перед людьми выставил и потребовал от каждого дома требу — меда хмельного, порося дородного да гуся жирного. В тот же день на Кукшин двор добро свозить стали.

Сечень [4]выдался метелистый да на мороз не скупой. Кукша то и дело дышал на заиндевевшие пальцы, разминал их, чтобы разогнать кровь. Еще посреди капища возле огня отогревался, но долго не засиживался — зимние дни коротки, не заметишь, как темь навалится. А дел-то прорва, и дотемна их всех переделать надо!

Сперва принялся Кукша за истуканову башку. Добрым словом вспоминал бензиновые да электрические пилы — будь у него такая, вмиг бы справился. А так грыз древесину не больно-то острым Микулиным творением чуть ли не два дня.

Когда наконец управился, провертел сверлом дырку и насадил башку на железный штырь. Хорошо получилось. Прорезал в деревянной спине глубокую борозду, сверху выдолбил ямку-схрон. Собрал в ямке хитроумный механизм из шестерней, вставил в борозду железные кольца — ни дать ни взять — позвоночник, продел в те кольца цепь и обмотал вокруг шестерней, чтобы зубья в нее впились. Попробовал и залюбовался невольно — истуканова башка ворочается, глазами сверкает.

Убедившись, что механизм действует, Кукша приладил на истукана накидку из волчьих шкур, кое-где прихватил гвоздями, чтобы держалась покрепче. Затем вернулся в Лютовку и объявил, что Чернобог простил лютичей.

Лето Года Смуты. Куяб. Двор Любомира

Двор был обнесен дрекольем не хуже, чем в приснопамятной Дубровке, а у ворот стояли два дюжих воя, лыбились (а глаза настороженные) всякий раз, когда Степан подходил, но со двора не выпускали. Впрочем, Белбородко не особо и рвался. По большому счету, в Куяб соваться пока не следовало. Коли там всякие лихие дела затеваются, лучше посидеть, подождать. Голову сложить завсегда успеешь!

Дней через пять на двор Любомира стали стекаться кмети. В полном боевом облачении, на конях. Челядь с ног сбилась, размещая прибывавших. Любомир заметно повеселел, каждого встречал лично — проявлял уважение. Каждому подносил чарку.

Теперь он уже не отлучался по утрам. Сидел безвылазно у себя. Приходили людины, кланялись. Любомир потчевал их в хоромах, выходил пьяный, довольный.

— Заваривается каша...

Не нравилось все это Степану. Кметей пришло к Любомиру изрядно — сотни две. Да ведь у Истомы все равно воинов больше. А как навалятся? Любомир отмахнулся:

— Могли бы, уже навалились бы. Истомова рать нынче, что волчья стая без вожака. Им бы промеж собой не передраться, и ладно. Купцов грабят да людинов, что побогаче. Девок красных умыкают. Пьянствуют, песни горланят — куролесят кто во что горазд. Это уже не дружина, а татья ватага.

Песни орали не только истомовские кмети, но и любомировские. На одной из братчин, что тиун устраивал едва ли не каждый день, кмети избрали Любомира воинским предводителем, сиречь князем.

Сидели за длинным столом, произносили здравицы, славили хозяина. Любомир возвышался во главе стола, по левую руку — Степан, по правую — Алатор. Почему Любомир приблизил Алатора, еще можно было понять — старый боевой товарищ, вой опытный, в ратном деле умелый, но вот на кой ляд тиуну сдался Степан?! Белбородко пребывал в сильной задумчивости по этому поводу. Он же, кроме как дубиной, ничем драться не умеет. Полководческие навыки тоже не бог весть какие. Оказывается, был мотив.

— Для воинского вождя, коим вы меня избрали, главное — удача, — поднял кубок тиун. — Удачу же дают боги.

— Верно, — загудели кмети.

— Пусть тот, кто ведает волю богов, станет моей дланью. Тогда удача будет сопутствовать нам.

С командиром согласились, но на том условии, что сперва Степан должен доказать, что удача при нем. Пусть-де трех лучших бойцов одолеет, тогда примем. А нет... извиняй, князь. Тебя возвеличили, потому как знаем давно, Алатор тож в деле проверен. А Степан вроде и правильный муж, в берсерка обращаться умеет, да не из нашенских. Пусть выкажет доблесть и сноровку, тогда подчинимся.

На том и порешили.

Белбородко поднялся из-за стола, мрачно обвел взглядом хмельных кметей:

— Ну?.. С кем биться-то?!

Иссеченный шрамами Радож слез с лавки, пошатываясь, подошел к княжьему месту. Вой был самым старшим среди кметей, уцелел во множестве битв. Слово его было веско.

— Кровь нам твоя не нужна, — издалека начал варяг, — крови вдоволь навидались, верно, хлопцы? — Дружинники согласились. — Разумение нам твое важно узреть. Только разумение разное бывает. У курицы тож разумение имеется, только курячье, — кмети загоготали, — и у челядина... Разумение может к победе привести, а может к смерти...

— Да ты не тяни, диденько, — раздался задорный голос Кудряша, — ты ж старый, гляди, помрешь прежде, чем кончишь...

Радож зыркнул в сторону нахала, ухмыльнулся:

— Ин, гнус ты кусачий, Кудряш, понятия в тебе нет! А гнус завсегда бить надобно, чтоб людям жизнь не поганил. Я вот чего думаю, хлопцы, пущай для затравки Степан с Кудряшом схватится. Поучит поганца, а мы поглядим... Чего скажете, хлопцы?

— А чего, пусть, — раздались возгласы, — в драке Кудряш горазд. Бона, пол-Куяба переколошматил. Боевой пляс у него знатный.

— Да то ж я не виноват, — скалился Кудряш, объедая с длинного ножа кусок порося, — то ж я из-за девок.

Радож солидно откашлялся:

— Биться будете без оружия, на кулачках. За кровь да сопатку сломанную виру не взыщем. — Помолчал, пронзительно глядя в глаза Степану. — В бою всякое случается. Коли зашибет кто кого насмерть, так тому и быть. Ответ держать не будет. А победит тот, кто на ногах останется.