Четыре. История дивергента - Вероника Рот Страница 10

– Это для твоего же блага, – говорят Маркусы в унисон звенящими голосами.

Меня раздирает чудовищная боль. Я падаю на колени и зажимаю руками уши, будто это может меня защитить. Но ничто не может спасти меня, ничто. Я кричу снова и снова, но боль никуда не уходит, как и голос Маркуса: «Я не потерплю потакание слабостям в моем доме! Я не воспитывал тебя вруном!»

Я не могу, не хочу его слушать.

У меня в голове всплывает непрошеный образ. Я вспоминаю о скульптуре, которую мне дала мама. Я вижу свой письменный стол, куда я ее поставил накануне Церемонии, и боль начинает отступать. Я сосредотачиваюсь на ней и на сломанных вещах, разбросанных по комнате, на крышке сундука, сорванной с петель. Я помню руки моей мамы, ее тонкие пальцы, помню, как она закрыла сундук и вручила мне ключ.

Голоса исчезают один за другим, пока не остается ни одного.

Я опускаюсь на землю, ожидая следующего препятствия. Мои костяшки скребут по холодному и грязному каменному полу. Раздаются чьи-то шаги, и я готовлюсь к тому, что меня ждет, но неожиданно слышу Амара:

– Значит, это все? Черт, Сухарь, – удивляется он, останавливаясь рядом со мной и протягивая мне руку.

Я принимаю помощь и позволяю Амару поднять меня на ноги. Я не смотрю на него – не хочу видеть выражение его лица. Мне не нравится, что теперь он в курсе моих проблем и страхов. Я не хочу стать в его глазах жалким неофитом с искалеченным детством.

– Нам нужно придумать тебе другое прозвище, – бросает он между делом. – Что-то более жесткое, чем Сухарь. Например, Клинок или Убийца или нечто подобное.

Теперь я невольно кидаю на него недоуменный взгляд. Он слегка улыбается. Я замечаю в его улыбке тень сожаления, но не такую сильную, как я ожидал.

– На твоем месте мне бы тоже не хотелось говорить людям свое настоящее имя, – добавляет Амар. – Давай-ка что-нибудь перекусим.

* * *

Когда мы оказываемся в обеденном зале, Амар подводит меня к столу неофитов. Несколько лихачей уже развалились за ближайшими столами, уставившись в другую сторону зала, где повара в татуировках и пирсинге сервируют пищу. Обеденный зал представляет собой пещеру, подсвеченную снизу бело-голубыми лампами, которые придают помещению жутковатое свечение. Я занимаю свободный стул.

– Черт, Сухарь. Ты выглядишь так, будто вот-вот упадаешь в обморок, – фыркает Эрик, и один из парней-правдолюбов ухмыляется.

– Вы справились со своими страхами, – резюмирует Амар. – Мои поздравления. Но каждый из вас прошел первый день посвящения с различным успехом, – продолжает он и поглядывает на Эрика. – Однако никто из вас не справился так хорошо, как Четыре, – заявляет он, хлопая меня по плечу. Я хмурюсь. Четыре? Он говорит о моих страхах? – Эй, Тори! – Амар кричит ей через плечо. – Ты когда-нибудь слышала, чтобы у человека было только четыре страха?

– В последнем пейзаже страха, о котором я знаю, зафиксировано семь или восемь штук. А что? – интересуется Тори.

– У меня есть перешедший, у которого всего четыре страха.

Тори указывает на меня, и Амар кивает.

– Значит, в нашей фракции поставлен новый рекорд, – произносит Тори.

– Отличная работа. – Амар обращается ко мне, затем он поворачивается и направляется к столу, где расположилась Тори.

Неофиты молча таращатся на меня, широко раскрыв глаза. До симуляции я был обычным парнем, через кого можно было переступить на своем пути и потом стать настоящим лихачом. Но сейчас я как Эрик – тот, кого следует остерегаться или даже бояться.

Амар дал мне больше, чем другое имя. Он наделил меня силой.

– Послушай, а какое твое настоящее имя? Начинается на «и»? – спрашивает меня Эрик, сощурившись. Как будто ему что-то известно, но он не уверен, стоит ли объявлять об этом присутствующим.

Остальные тоже могут смутно помнить мое имя, которое прозвучало на Церемонии выбора. Но ведь и я помню их имена – просто буквы в алфавите, забытые в нервном помутнении, пока я маялся в очереди. Если я запомнюсь им в эту минуту и буду незабываемым типом, как и мой бесстрашный характер, возможно, мне удастся спастись.

Некоторое время я медлю, затем кладу локти на стол и вскидываю брови.

– Меня зовут Четыре, – отвечаю я. – Еще раз назовешь меня Сухарем, и у тебя будут неприятности.

Он закатывает глаза, но я понимаю, что он меня понял. Теперь у меня – другое имя, и я могу стать другим человеком. Тем, кто не терпит язвительные комментарии в свой адрес от эрудита-всезнайки. Я – тот, кто способен дать отпор.

Я – тот, наконец, кто готов бороться.

Четыре.

В тренажерном зале пахнет усталостью, потом, пылью и обувью. Каждый раз, когда мой кулак ударяется о грушу, костяшки, еще не зажившие после недели боев с лихачами, пронзает боль.

– Вероятно, ты уже видел списки, – заявляет Амар, опершись на косяк и скрестив руки на груди. – И понял, что завтра тебе предстоит поединок с Эриком. Иначе сейчас ты был бы не здесь, а в комнате симуляций.

– Туда я тоже хожу, – бурчу я и отхожу от груши, разминая мышцы. Иногда я сжимаю кулаки настолько сильно, что перестаю чувствовать пальцы.

Я едва не проиграл свой первый бой с девушкой из Товарищества, Мией. Я не знал, как победить ее так, чтобы не бить ее, а драться с ней я не мог – по крайней мере, до тех пор пока она не применила удушающий захват и у меня перед глазами не закружились черные мушки. Тогда мои инстинкты взяли верх, и я нокаутировал ее одним мощным ударом в челюсть. Я по-прежнему чувствую уколы совести, когда думаю о том поединке.

Но второй бой я тоже чуть не проиграл. Я бился с парнем-правдолюбом по имени Шон, который был крупнее меня. Я измотал его, с трудом поднимаясь на ноги каждый раз, когда он думал, что со мной покончено. Он не догадывался, что еще с детства я выработал привычку терпеть боль, как и манеру покусывать ноготь большого пальца, или держать вилку левой рукой, а не правой. Теперь мое лицо покрыто синяками и ссадинами, но я показал, на что способен.

Завтра моим противником будет Эрик. Для того чтобы победить его, понадобится нечто более серьезное, чем грамотный удар или настойчивость. Для победы мне необходимы навыки, которыми я не владею, и сила, которую я пока не развил.

– Верно, – смеется Амар. – Кстати, Четыре, я долгое время пытался понять, что с тобой такое, расспрашивал людей. Оказывается, по утрам ты отправляешься сюда, а ночи проводишь в комнате пейзажа страха. Ты совсем не общаешься с неофитами. Ты всегда изнурен, изматываешь себя и спишь как убитый.

Капля пота стекает с моего уха. Я смахиваю ее заклеенными пальцами и провожу рукой по лбу.

Конец ознакомительного фрагмента