Люди и Нелюди - Виктор Костин Страница 10

С этим делом разобрался. Стал вспоминать своих «новых» родителей, уже нынешних, этого тела. Старых, вот, чтоб не путать, перевел в разряд дедушек и бабушек, благо у нынешнего тела их и не было уже и вовсе в живых. Да, они приехали в этот город сами издалека и, видимо, давно, Витоли не помнил, да и не вникал парень, мда-а. Семья была… хотя почему «была»? – и есть, вроде, богатая по местным меркам. Отец – ведущий инженер на заводе, мать – химик-технолог на том же каком-то военном заводе, сын этот Витоли не удосужился даже поинтересоваться на каком. Не его это, видите ли, были интересы. Его все больше интересовал боло, этот почти полный аналог нашего футбола, правда с местными нюансами. Ворота были разной ширины и менялись в зависимости от тайма к тайму. Там дурацкие, как на мой земной взгляд, правила, но Витоли все нравилось в той игре, он, можно сказать, был от нее без ума, фанат, одним словом.

Ну, и мысль напоследок: а я тогда кто при этом теле?

Вселенец, подселенец, переселенец. Вот ведь мозги сломаешь, эту мысль мы додумали уже одновременно. Осознание пыталось пробиться и что-то сказать мне. Я все никак не мог понять, что же оно хочет от меня, пока наконец до меня не дошло.

Мама, мамочка пришла, упс…

Витоли-Сергей

Я поднял голову, симпатичная молодая женщина, лет тридцать, может, и тридцать пять на вид, вряд ли больше, села на кровать и обняла меня. Я скользнул уже своим сознанием вглубь, решив, что сейчас я точно там не нужен и ничего мне не будет страшного от этого ухода. Правда, ситуацию в целом контролирую, потому как доверяй, но проверяй.

Сознание владельца больше не взбрыкивало, а только повторяло: «мама, мама» и плакало. Мне даже немного стыдно стало за него, за себя, все-таки шестнадцать лет – уже не такой и маленький ребенок. Хорошо, матерью это все воспринималось как должное, и она только повторяла – Сыночек, я с тобой, и все будет хорошо.

Потом подошел отец.

Вот это уже чувствовалось – мужик. Он дал носовой платок, велел вытереть слезы и стал расспрашивать уже по делу.

Что и как произошло у меня тогда?

Как-то пришлось буквально сразу вмешаться. Потому как осознание на полном серьезе собралось делиться и жаловаться: что уколы слишком болючие, что страшный массажист – изверг и садюга, и ему здесь совсем плохо одному и очень стыдно бывает от прихода нянечек с их утками. И главное, осознание ничего не говорило да и не собиралось, видимо, говорить по существу происшествия.

Перехватив управление, потому как эту белиберду я озвучивать не собирался в принципе, я четко и по-военному доложил, что, дескать, соскучился, откуда и слезы, извини, пап, не сдержался, вас когда увидел, и в общем, ничего, все нормально у меня.

Отец вник, потрепал по голове и обрадовал, сказал, что еще четыре дня, и меня они заберут домой. Чтобы я выздоравливал и все у меня будет хорошо, мол, поправляйся, завтра они еще зайдут ко мне с мамой. Фруктов никто не принес, оказывается, не было здесь такого обычая. Больным приносить еду не разрешалось категорически. Иногда, детям игрушки приносили, и то только с разрешения врачей, а еду никогда, потому как процедуры и прочее для всех разные.

Процедуры были, правда, у меня только вечером, укололи раз, и все на этом. Пришла давешняя медсестра и опять стала священнодействовать со своим стеклянным «ужасным» шприцом.

Я чуть было не спросил, почему не одноразовые, и осекся, потому как новое осознание, которое на этот раз подсказало вовремя: нет здесь такого, мол, это же дорого. Один шприц на один укол, а про пластмассу здесь ничего не было известно и совсем. Во всяком случае, пока копался в осознании, не нашел никакого упоминания, правда и осознание убогое какое-то, но другого нет и у окружающих не спросишь ни о чем, чтобы не спалиться при этом.

Кстати, стены все до половины окрашены краской какой-то, видимо, а потом выше побелены и вокруг пластика никакого точно нет.

На стене висела коробка деревянная с дырочками. Думал, воздухозаборник какой, потому как похож очень, но осознание пояснило, угу-угу, пояснило, после соответствующего мысленного пинка только: – Это громкоговоритель, новое веяние, еще не везде есть, по-местному «вещатель». Мама хотела к нам домой провести, но пока очень дорого для нас.

Из памяти Витоли.

«Обойдемся», – сказал, как сейчас помню, отец, а я ведь сильно просил тогда. Хотел перед Марти, своей одноклассницей, похвастаться и домой ее пригласить как-нибудь по этому поводу как раз. Правда вот похвастаться – это да, Витоли это может, а вот по части домой ее пригласить – это уже сильно затруднительно. Владелец тела был довольно стеснительный мальчик и с девочками ни-ни, даже и поговорить. В отличие от меня, подселенца, опытного ловеласа, правда с незавидной судьбой, если что. Но надеюсь, это все теперь для него, для меня, черт, как же разобраться-то в этом всем, для меня в прошлом.

Медсестра опять, видимо, хотела поймать на слабо и нарвалась на ответ подселенца – что «да, больно, но не боюсь, и колите, все равно ведь не отстанете со своим лечением».

На что она только хмыкнула и сказала: «Молодец, растешь, парень, а то развел здесь сырость, понимаешь, а сейчас действительно молодец».

Укол, в отличие от первого раза, действительно был мерзопакостный, и даже, видимо, бывшее там обезболивающее не сильно много помогало процессу. Правда, пользуясь новыми вновь открывшимися возможностями, я просто отдалил осознание чувствительности тела в осознание хозяина, то бишь Витоли, и в общем себя довольно неплохо после чувствовал, а хозяин пусть терпит, не хрен было зевать по сторонам тогда.

Поэтому даже немного после поболтал с сестричкой.

Спросил про погоду, про рыбок в аквариуме. Я видел в холле такие стеклянные кубы стояли большие и с зеленью внутри и только когда перешел к вопросу «А что вы делаете сегодня вечером?», медсестра с сомнением стала смотреть на шприцы и перещупывать свои микстуры. Наверное, думала, что же она такое мне уколола, если мысли пациента ускользнули ну совсем, прямо скажем, не туда.

Поэтому пришлось быстро закругляться. Я только просил ее приходить еще в следующий раз, но без этого дикого приспособления – показываю на стеклянный ужас устрашающего размера, лежащий радом с моим пусть и небольшим ужастиком, и кому это так не повезло, интересно. Лучше пусть будут горькие таблетки, чем это недоразумение, она с улыбкой пообещала мне подумать… если «мальчик» себя будет хорошо вести. Вот и думай, что она этим сказала или хотела сказать. Все оставшиеся четыре дня до выписки я провел в основном на массаже. На него я уже ходил самостоятельно, а не как первые разы – возили на каталке, такое титаническое сооружение из дерева, хотя и не без изящества. Даже стал делать зарядку. Тело мне досталось хорошее, ну молодое точно, но никакое не тренированное, и его надо, видимо, нагружать и нагружать хорошо. Попробовал растяжки, они получались, но чувствовалось, что тело это делает в первый раз и в общем заниматься еще и заниматься, одни ноги тренированы, спасибо болу, этому местному варианту футбола.