Должность во Вселенной. Время больших отрицаний - Владимир Савченко Страница 10

Нижнюю сеть изготовили за двое суток. Наполнили аргоноводородной смесью новую партию аэростатов. Водители заняли места в застоявшихся в ущелье танках. Корнев и Ненашев поднялись в вертолет. По их радиоприказам механики лебедок перетянули канаты так, что шатер-экран накренился в сторону гор, тем слегка выталкивая Шар вперед. Танки осторожно тронулись. Шар пополз по ручью из лощины в степь. Александр Иванович, видя это, пережил еще более сильные чувства, чем два дня назад: то было обуздание Шара – теперь оно переходило во владычество над ним.

По мере того как Шар набирал скорость до установленных пяти километров в час, в верхней части его нарастало гудение; оно повышало тон и громкость, пока не перешло в могучий музыкально-сиренный вой. Это запела сеть в урагане вихревой перекачки: невинный звук, который издают под ветром телефонные провода, только помноженный на число проволок в сети. Из-за него общаться вблизи движущегося Шара оказалось возможным только посредством микрофона и наушников или прямого крика в ухо.

На первом километре движения обнаружилось и более серьезное осложнение: ураган перекачки засасывал воздух перед Шаром до высоты в тысячу метров и выдувал его шквалом позади. От этого несущие аэростаты раскачивались, плясали, дергали канаты, и сеть-система грозила потерять устойчивость. Пришлось остановиться и нарастить канаты так, что они унесли баллоны на полуторакилометровую высоту; там они выглядели серо-голубыми продолговатыми мячами для игры в регби и не имели, казалось, отношения ни к темной махине Шара, ни к танкам – ни к чему земному.

Так, с воем, разбойным свистом, треском моторов, вывели Шар в степь, накатили на нижнюю сеть. Поддели ее лепестки на тросы второй партии аэростатов, запустили их в компанию к первым. Края обеих сетей схватили металлическими связками, закрепили. Перетянули по-иному километровые треугольники канатов – Шар поднялся над степью, застыл, искривляя контуры гор и облаков за собой.

– Ф-фу!.. – Майор Ненашев выпрыгнул из приземлившегося вертолета, снял фуражку, отер пот с бледной, контрастировавшей с загорелым лицом лысины, улыбнулся подошедшему Корневу. – Ну, Александр Иванович, спеленали мы его, как лилипуты Гулливера. Что теперь?

– Теперь? Начать и кончить.

Если это и было преувеличением трудностей, которые ожидали их на пути к Катагани, то не слишком большим. По прямой до города двести с небольшим километров; однако Шар вместе с танками, включая зону опасных ветров, захватывал в движении полосу двухкилометровой ширины. Поскольку в нее не должны попасть ни населенные пункты, ни хозяйственные сооружения, ни линии электропередачи, то на прямой путь рассчитывать не приходилось. Прикинув по карте, самый короткий маршрут едва уложили в пятьсот пятьдесят километров; от краевого центра их отделяли, стало быть, многие дни и ночи умеренного, не быстрее десяти километров в час на ровных участках, и осторожного, с частыми остановками, движения.

…Наверное, участникам этой уникальной операции больше всего запомнилось звучание перемещаемого пространственного феномена: оно сопровождало их дни и ночи. Рев танковых двигателей и треск вертолетов в сравнении с ним казались игрушечными – как и они сами на фоне Шара. Когда скорость движения приближалась к девяти километрам в час, вой сети становился вибрирующим, – видно, отдельные участки ее начинали дрожать от напряжения; от этого звука делалось муторно на душе. Каждый рывок танков в пересеченной местности добавлял что-то новое в дьявольское пение Шара: то гогот внутреннего эха, то резонансное, с тембрами электромузыкальных инструментов улюлюканье… Корнев на остановках объяснял военным, что они транспортируют всего лишь пустоту с особыми свойствами. Те воспринимали это с вежливым недоверием: чтобы пустота – и выделывала такое!..

Впереди на «газике» ехал офицер связи: оповещать, объяснять, прослеживать, чтобы отогнали в сторону скотину, птицу, убрали с полей инвентарь. Убрать могли далеко не всё; стога соломы, которых много оказывалось на пути, ревущий вихрь Шара втягивал, размазывая внутри так, что сам становился на минуту желтым и пыльным, а затем выдувал из себя солому под самые облака.

Часто оказывалось, что прибывшему на хутор или в станицу офицеру уже некого оповещать и некому объяснять, – объяснил-оповестил все своим видом сам Шар. Издали не были заметны ни танки по бокам, ни аэростаты вверху, ни канаты – катится по степи жутко воющая полукилометровая шаровая тьма…

Александр Иванович более других желал, чтобы все поскорее осталось позади. Его одолевало беспокойство, которое, чем далее, приобретало все более определенный смысл: что-то он в спешке, в сумасшедше напряженном и стремительном исполнении проекта упустил из виду. «Что?» – спрашивал он себя, объезжая на «газике» танковую колонну или облетая на вертолете Шар и придирчиво осматривая в бинокль секции-лепестки сети, места крепления канатов, блоки, стяжки. Все было в порядке. Но предчувствие не проходило. Погода тем временем портилась. Почти ясное в первые дни небо все гуще пятнали облака. Они шли низко, цепляясь иногда и за область воздушного вихря над Шаром. Дважды Корнев наблюдал с вертолета, как вихрь засасывал небольшие облака целиком, гнал их, вытягивая шлейфом, в переднюю часть Шара; тот их заглатывал через проволочную сеть, туманно-молочно белел на несколько минут, затем прояснялся, только сине-черное ядро его оставалось подернутым пепельной пленкой. Затем исчезала и она, и воздушный вихрь позади Шара рассеивал моросящий дождичек – будто гигантский пульверизатор.

В середине шестого дня пути, когда небо полностью забили серо-черные, напитанные влагой и электричеством тучи и впереди по движению колонны уже громыхало и полыхало, Корнев наконец понял, какую он допустил ошибку и чем она сейчас может обернуться: грозовая защита сетей. Не то чтобы он не учел ее в проекте (это было бы смешно!), но… он исходил из показавшейся ему очевидной посылки, что сеть представляет для молний не бо́льшую мишень, чем металлические крыши высоких зданий; эти крыши защищают молниеотводами очень умеренно, а то и вовсе обходятся одним заземлением; практика это оправдывает. Вот и он запроектировал для порядка десяток трехметровых штырей на стыках секций верхней сети.

И только ввиду надвигающейся грозы – а какими они бывают в этих местах, он знал! – Александр Иванович дозрел до мысли, что эта сеть сама по себе была бы такой скромной мишенью. А сеть, нахлобученная на Шар, погрузившаяся на какое-то расстояние в его неоднородное, имеющее свое электрическое поле пространство… да еще усилившая собой краевую напряженность этого поля, – совсем иное дело! Молнии обожают разряжаться в местах повышенной напряженности. Корнев остановил машину, вытащил блокнот и ручку, прикинул схему: да, каждое перекрестие проволок сети будет не менее притягательно для молний, чем молниеотводы.

Он догнал Ненашева, объяснил, что может случиться. Тот расстроенно сказал: «Что же ты, Александр Иванович, раньше-то… мать твою за ногу!» Посовещавшись, решили остановить танки, подтянуть пониже аэростаты и… ждать.

Танки стали, завыли лебедки, наматывая на барабаны тросы аэростатов, пока те не вынырнули из туч в сотнях метров над Шаром. Вихрь перекачки успокоился. В наступившей тишине слышалось негромкое урчание танковых двигателей на холостом ходу да поодаль трещали вертолеты, рассекая винтами первые капли дождя. И налетела гроза!.. Ах, как хотелось Корневу, чтобы Шар вдруг сделался маленьким! Но он остался четырехсотметровой громадиной, и в нее, в шатер над ним исправно били молнии: белые, голубые, лимонно-желтые, фиолетовые – ломаные, ветвистые, наклонные, вертикальные… Предчувствия Александра Ивановича оправдались.