Ночь черного хрусталя - Владимир Михайлов Страница 10

Милов ногой нащупывал место для каждого нового шага, середину они уже миновали — и вдруг с левого берега неожиданно и сокрушительно хлестким потоком голубого света ударил прожектор, уперся в правый, теперь уже дальний берег, подполз к воде, осторожно опустился на нее и начал высвечивать, но не равномерным сканированием, а рывками, зигзагами — видимо, управляли им люди неопытные. После едва ощутимой заминки Милов прошипел: «Нырять!» — настолько повелительно, что у спутников его не мелькнуло и мысли о неподчинении. Головы скрылись под маслянистой поверхностью, но луч прошел мимо, хотя и под водой свет был так силен, что ощущался даже кожей. Ева, начав уже задыхаться, первой высунула голову, волосы ее повисли, словно водоросли, с них стекала вода, едва слышно журча. «Прощай, красота», — пробормотала она с печальной насмешкой. «Быстро к берегу!» — скомандовал Милов. Они зашагали, расталкивая воду теперь уже коленями, не стесняясь более шума: тут и сама река не молчала в неровностях берега. «Глаза щиплет», — пожаловалась Ева. «Надо было зажмуриться плотнее, тут вам не Майями Бич, — сердито выговорил ей Милов. — Ну-ка, давайте сюда».

Они были уже на берегу, на песке, и Милов, повернувшись, подступил вплотную к женщине — она отчаянно терла глаза пальцами, но легче не становилось, — с силой отнял ее руки, взял голову Евы в ладони. «Да не жмурьтесь сейчас! — тихо прикрикнул он, — раньше надо было, там, в воде!» Они стояли сейчас почти вплотную, голые, соприкасаясь грудью, но как бы вовсе не понимали или не ощущали этого. Ева машинально положила руку на его плечо, он и не почувствовал вроде бы, приблизил свое лицо к ее, пегому от растекшегося грима. Граве возмущенно отвернулся и поспешил отойти подальше: происходившее выходило далеко за всякие мыслимые пределы не то что приличий, а… а… ну, одним словом. Милов стал языком вылизывать ее глаза, поминутно сплевывая. Она стояла покорно, и еще секунду оставалась так, когда он уже отошел, и только после этого вдруг едва не захлебнулась дыханием, словно придя в себя. Граве в отдалении успел уже обтереться травой и теперь поспешно одевался, бормоча: «Господа, я сильно опасаюсь, что мы опоздаем…» Луч прожектора широко промахнул поверху, но теперь они его не боялись: они были внизу, под обрывом, а прожектор — высоко на берегу.

— Как фильм о войне, — сказала Ева, одеваясь. — А я думала, что такое никогда не повторится…

— Нет, — сказал Милов задумчиво, — на войну не похоже, но и на полный мир тоже. Трудно сказать, что происходит, но думаю, что мы не зря пренебрегли мостом.

— Я сейчас мечтаю о примитивной вещи, — сказал Граве. Он приблизился к ним медленно, как бы опасаясь какой-то новой нескромности, что было бы, по его затаенному мнению, совершенно не удивительным: русский, американка — чего еще можно от них ожидать?.. — Да, о крайне примитивной: добраться до дому, поцеловать жену, лечь в постель, а утром, проснувшись, узнать, что все это наваждение кончилось — и забыть раз и навсегда!

— А если я не хочу забыть? — подняла голову Ева. — Дан!

— К вашим услугам, красавица!

Красавицей ее сейчас — в космах, которые она кое-как пыталась расчесать, в потеках косметики, уже различимых в занимавшемся рассвете, — никак не назвать было, но Милов знал, что на такое обращение женщины не обижаются ни при каких обстоятельствах. А кроме того, если забыть о пятнах и мокрых, жирных, спутанных волосах, была она и на самом деле очень привлекательна, а может, и больше того.

— Мне было хорошо, Дан, когда мы так стояли, — проговорила она без тени смущения.

— Спасибо, — серьезно сказал он. — И мне.

— Хочу, чтобы это повторилось.

— Обещаю, — так же серьезно ответил Милов.

— Господа, — просительно сказал Граве, — сделайте одолжение… Нет, я совершенно не собираюсь вмешиваться в ваши дела, но мы, намуры, относимся ко всем аспектам морали чрезвычайно серьезно… Мы — спокойный, уравновешенный народ, мы любим тишину и порядок во всем…

— Это заметно, — сказал Милов.

— Господин Милф, отдельные эпизоды, разумеется, не исключены, да, преступники есть и у нас, хотя это, как правило, фромы. И тем не менее я взываю к вашей порядочности…

— Извините, Граве, — сказала Ева. — Я не хотела вас шокировать, просто… Одним словом, идемте. Мне тоже не терпится принять ванну. Где ваш автобус?

— Придется идти вдоль реки, у самой воды, а уже близ моста поднимемся наверх, там как раз находится остановка. Можно подняться и здесь, но, несмотря на тишину, я теперь опасаюсь…

И в самом деле было тихо, и луч прожектора погас.

— Правильно опасаетесь, — сказал Милов. — Ну, теперь ведите вы.

Идти по влажному песку было легко. Все более светлело. Поселок вдалеке, видимо, уже догорал — зарево совсем ослабло, пламя не поднималось столбами, и река казалась теперь черной, как только что заасфальтированная дорога. Ветер иногда налетал слабыми порывами и, отразившись от высокого берега, чуть рябил воду. Почти ничто не нарушало тишины; впрочем, это, может быть, сюда, под обрыв, не доносились звуки: и Центр, и город были там, наверху. После очередного порыва ветерка Милов принюхался:

— Бензин? — предположил он вслух.

— Ну вот, пора подняться, — вместо ответа проговорил Граве. — Тут должна быть тропинка, попробуйте отыскать ее, господин Милф, — я плохо вижу в таком свете.

— Обождите, — Милов медленно прошел вперед. — Кажется, вот она. Да, похоже.

— Дан, — сказала Ева, — а тропинок на вашей карте не было?

— Таких — нет. Я поддержу вас, Ева, тут круто.

— Господа, — сказал Граве, — вы помните, я просил вас не позволять себе ничего нескромного…

— Не уговаривайте, — сказал Милов, — я все равно обязательно позволю. Но не при вас. Ну, полезли.

Они выбрались наверх и остановились. Наверху было чуть светлее.

— Тут осталось два шага, — сказал Граве.

— Идемте.

Через минуту-другую они действительно вышли на асфальтированную площадку рядом с дорогой. Автобуса там не оказалось.

— Придется, видимо, немного подождать, — сказал Граве. Он взглянул на часы. — Нет, не разберу… Однако я уверен, что автобус еще не проходил.

— И не пройдет, — ответил Милов невесело. — Глядите.

Если бы они все еще шли низом, то неизбежно наткнулись бы на него. Автобус валялся под откосом берега на боку, передняя часть его уходила в воду.

— Вот откуда бензином пахло, — сказал Милов.

— Что же нам делать? — растерянно проговорил Граве.

— Идти пешком.

— Смотрите, и столбы повалены, — сказала Ева тревожно.

— Похоже, это не только капуста, — проговорил Милов. — Ну, в путь. Жизнь становится чем дальше, тем интереснее.

И они двинулись быстрым шагом.

— Вы не могли бы помедленнее? — попросила Ева. Туфли свои она еще внизу то ли потеряла, то ли бросила, и снова шла теперь босиком; видимо, это было для нее непривычно. — Тут все колется, — объяснила она, — и мне надоело прыгать горной козочкой.

Конец ознакомительного фрагмента