Харли Квинн. Безумная любовь - Пэт Кэдиган Страница 11

Однако полицейские настаивали, будто это ее папа совершил нечто плохое. И пока они страдали ерундой, настоящие бандиты схватили Харлин и попытались заманить в ловушку ее маму! Интересно, копы вообще в курсе о Дельвеккьо и его приятеле-извращенце?

День никак не кончался.

Время тянулось издевательски долго. Родители забыли забрать малышей у соседки, и Харлин не на шутку разволновалась. Вновь послышались их тихие голоса, правда вскоре мама с папой умолкли, но только затем, чтобы снова разразиться новыми криками. Харлин еле сдерживала слезы. Каждый раз, когда она нервничала или пугалась, папа говорил, что надо сосредоточиться на будущем, представить следующую неделю, когда все неприятности уже останутся позади. Увы, сделать это ей никак не удавалось. Напротив, появилось ощущение, что она увязла в ужасе навсегда.

Далеко за полдень мама опять достала чемоданы. Харлин убежала в спальню, рухнула на кровать и натянула одеяло на голову. Мама принесла малышей и попросила Харлин присмотреть за ними. К большому Удивлению они не капризничали и не плакали. Даже Эззи, самый младший, и тот не ревел.

Через какое-то время мама принесла еду для Барри и Фрэнки, дала Эззи бутылочку со смесью и вновь вышла. Харлин кормила малышей и слушала, как голоса родителей становятся все громче и громче.

— Ну вот, почти все, — пообещала она, ласково укачивая брата. — Скоро все закончится.

Барри и Фрэнки свернулись на полу в своих одеяльцах и уснули. Эззи не плакал, только смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Заплакал он, когда родители в очередной раз начали кричать друг на друга. Он ревел и ревел, не переставая, но Барри и Фрэнки даже не проснулись. Харлин спела ему все песенки, какие только знала, рассказала все смешные стишки, но малыш не унимался. За его ревом она едва слышала родителей. Ей вдруг подумалось, что Эззи, наверное, затем и плачет, чтобы заглушить голоса папы и мамы, в которых столько злости.

«Если бы они меня сейчас спросили, я бы сказала, что ненавижу их», — подумала Харлин и первый раз в жизни не почувствовала вины. Вина лежала на их плечах, но они не обращали внимания. Взрослые всегда делают то, что хотят, а детям только и остается, что с этим мириться.

Наверное, прошла целая вечность, прежде чем мама и папа перестали кричать и принялись извиняться. Эззи утих и вскоре уснул. Харлин же пришлось и дальше слушать родителей.

— Прости меня.

— Нет, это ты прости.

— Нет, это моя вина, я знаю, как нам сейчас тяжело. Вот увидишь, я исправлюсь.

— А я обещаю, что все улажу, буду больше работать…

«Проклятые копы», — выругалась Харлин, жалея, что не может уснуть, как малыши. «Они все испортили».

Подкравшись к двери, девочка слегка ее приоткрыла. На кухне папа держал маму на коленях и обещал, что вчерашние события больше никогда-никогда не повторятся. Говорил, что они должны держаться друг друга и что они преуспеют.

Папочка оказался почти прав. Его посадили в тюрьму [Игра слов: «going places» — отправиться в различные места и went to prison» — оказаться в заключении; получить тюремный срок. (Прим, ред.)].

Семнадцатилетняя Харлин Квинзель чувствовала себя великолепно. Она находилась именно там, где хотела, и, казалось, еще немного, и она засверкает от счастья. Сегодня был поистине отличный день. Многолетние занятия гимнастикой, из-за которых мамочка на всем экономила, бесконечные тренировки, бесконечные попытки добиться лучшего — все вело к этому дню. Ради него Харлин старательно училась, покоряя новые высоты, никогда не отлынивала от уроков, чтобы прогуляться с друзьями по торговому центру. И вот этот миг настал. Все ее усилия должны были принести плоды, в точности как она планировала и как говорила ей мать. Мама не сомневалась в ее блестящем будущем. Иногда ее вера в Харлин была сильнее, чем у самой Харлин. Мать верила в нее с такой силой, словно уже видела предзнаменования, что дочка поступит в колледж и получит стипендию на все четыре года обучения.

Наверное, поэтому мать и не посчитала нужным присутствовать в зале.

На всякий случай Харлин еще раз оглядела трибуны, но, как и полминуты назад, маму она нигде не нашла. По крайней мере, друзья Харлин сидели в зале.

— Следующий! — объявил громкоговоритель. — Харлин Квинзель!

Друзья замахали руками и завопили: «Давай, Харлин, вперед! Ты лучше всех!»

Харлин поднялась со скамейки и грациозно прошла в угол упругой гимнастической платформы. Кивнула ребятам в знак того, что рада их видеть.

Мамы по-прежнему не было.

Отца тоже. Его обещали отпустить через несколько месяцев: он слыл образцовым заключенным. Если бы он еще слыл образцовым гражданином… Тогда он бы вообще не попал в тюрьму, и сейчас оба родителя сидели бы на трибунах.

«Мечтать не вредно», — подумала девушка. В ее жизни не оставалось места грезам. Она всегда рассчитывала только на себя и уже давно смирилась со своей участью.

Харлин подняла руки. Зазвучали первые аккорды «Шехерезады» Римского-Корсакова. Она почувствовала, как радостно забилось сердце, и взлетела в воздух. Два полных сальто, «колесо». На миг она застыла спиной к трибуне, потом изящно изогнулась и вышла в стойку на руках. Не двигалась пару мгновений, а затем сложилась пополам, опуская ноги почти до пола, но не касаясь его. Выпрямилась, сделала вертикальный шпагат и встала на ноги.

Она летала над ковром, выполняя один сложный пируэт за другим, но вскоре вновь застыла, прижавшись грудью к гимнастическим матам и перекинув ноги вперед так, что они едва касались головы, точно хвост скорпиона.

Следующий элемент: «мостик». После него Харлин в очередной раз взлетела в воздух и закрутилась в бесконечных переворотах, все сильнее отталкиваясь после каждого прыжка, чтобы набрать энергию, необходимую для последнего двойного сальто.

Приземление было безупречным. Публика ахнула, когда Харлин выпрямилась, даже не покачнувшись. Раздались бурные аплодисменты.

Хлопали все, не только ее друзья.

Дыхание перехватило. «Никаких слез», — приказала она себе, легкой походкой направляясь к своему месту. Она заранее решила, что не взглянет на оценки, пока не дойдет до скамейки гимнасток, однако громкие вопли друзей, да и всей аудитории заставили ее посмотреть на табло. Глаза округлились: все судьи поставили десятки, даже старая придира Анна Каррера. Если Каррера ставила семерку, ее воспринимали, как девятку с половиной от другого судьи. Но сейчас и она поставила высший балл. Друзья Харлин восторженно орали и свистели, прочие зрители на трибуне улыбались и кричали что-то одобрительное.

Мамы на трибуне по-прежнему не было.

— Malenka zirka! Ах, ты моя звездочка! Ты выиграла! — Лилиана Левенчук, тренер Харлин, крепко обняла ее и расцеловала в обе щеки.

В глазах Лилианы стояли слезы, она смотрела на свою подопечную с такой любовью, что Харлин смутилась. Лилиана же вновь обняла девушку и крепко прижала к себе.