Раубриттер I. Prudentia - Константин Соловьев Страница 11

– Кажется, тебе чертовски везет, а?

Гримберт ощутил, как напрягаются под гамбезоном мышцы. Возможно, остаточное явление после нейрокоммутации, а может, бессознательная реакция его тела на угрозу.

Глупости. Здесь, в окружении верных рыцарей Туринского знамени, посреди военного лагеря, которым заправляет сенешаль Алафрид, он в такой же безопасности, как у Господа за пазухой. Что до Магнебода, он с легким сердцем вручил бы тому на сохранение свою бессмертную душу – если бы, конечно, был уверен в существовании у себя столь тонкой субстанции.

– Что ты имеешь в виду?

– Случайности. – Магнебод не любил жестикулировать и часто жаловался на старые суставы, а потому лишь скупо обозначил жест коротким движением пальца. – Все те случайности, которые неизменно возникают вокруг тебя, точно путаны вокруг ландскнехта, вернувшегося из похода, норовя урвать монету.

Гримберт широко улыбнулся. Отчасти, чтобы скомпенсировать кислый привкус, внезапно появившийся во рту, едкий, как уксус.

– Мы живем в мире, созданном Господом, Магнебод. Не нам корить Его за то, что всех правил мироустройства мы, Его создания, не в силах уразуметь. Быть может, все то, что мы считаем случайностями, это Его воля?

Забавно, что Магнебод заговорил об этом. И именно сейчас, после поединка.

Случайности.

Когда-то он презирал их, еще сильнее, чем презирал всех тех, кто мешает свободному течению жизни, – мятежных баронов, папских нунциев [23], самозваных лжесвятых, сборщиков податей, коварных еретиков, погрязших в ереси, самовлюбленных владетелей, пыжащихся от собственной гордости кардиналов… Всякую случайность он находил не проявлением Господнего вмешательства, как некоторые святоши, а личным оскорблением, свидетельством того, что план, выверенный им в деталях, с безжалостной точностью, неидеален. Что его тончайшие детали, как бы безукоризненно ни были они собраны в сложный механизм, имеют сокрытый изъян. Изъян, который может бесповоротно испортить задуманное, уничтожить годами выстраиваемые схемы, тонкие и призрачные, как линии траекторий в визоре «Золотого Тура».

Он научился с ними бороться, хоть на это и ушли годы. Не уничтожать, но ставить себе на службу, точно наемников или колеблющихся вассалов, заставлять играть в свою пользу. Тонкая, невероятно кропотливая наука, которой не обучают ни господа прелаты, ни отцовские учителя, пичкавшие его латынью, риторикой и искусством сложения миннезангов [24].

Случайности сделались его союзниками и соучастниками. Уже не в мальчишеских проделках, как бывало. В куда более серьезных затеях, включая те, о которых Магнебоду не стоило знать даже по долгу службы.

* * *

Гримберту не хотелось продолжать разговор. И так порядком затянувшийся, он явно не приносил удовольствия переминающемуся с ноги на ногу Магнебоду. И уж подавно казался бессмысленным самому Гримберту.

Он отпил немного вина, делая вид, что разглядывает лагерь.

Разглядывать, по большому счету, было нечего, все походные лагеря похожи друг на друга. Котел с густым человеческим варевом, клокочущим на огне сдерживаемой ярости. Этот был разве что больше прочих. Народу набилось столько, что драные солдатские палатки почти вплотную соседствовали с пестрыми шелковыми шатрами, над которыми развевались рыцарские вымпела. Чуть поодаль виднелись силуэты доспехов, заботливо прикрытые мешковиной и брезентом, этакие огромные бесформенные валуны, еще не явившие свою силу. Осадные орудия разместились неподалеку, без интереса изучая своими огромными глазницами низкое, обожженное солнцем небо Лангобардии.

От многочисленных костров доносились смех и пререкания на великом множестве наречий, среди которых Гримберт с отвращением улавливал царапающие слух нотки квадского диалекта. Даже пахло здесь так, как и должно пахнуть в любом лагере – подгоревшей кашей, лошадиным навозом, керосином, ладаном и оружейным маслом. Гримберт поморщился и для виду прикрыл нос тонким кружевным платком, поспешно поднесенным одним из слуг.

«Пожалуй, время вернуться в свой походный шатер», – подумал он. Выпить еще вина. Может, впрыснуть себе порцию какого-нибудь легкого зелья, чтобы согнать неизбежную после нейрокоммутации усталость, послушать струнную музыку… Походный лагерь, конечно, не мог предоставить ему и сотой доли тех удобств, что палаццо в Турине, но сейчас ему не требовались ни изощренные оргии, ни оглушающие зелья. Только немного времени, чтоб восстановить полное самообладание.

Если он все рассчитал верно, гости пожалуют уже скоро. А значит, ему стоит приложить усилия, чтобы выглядеть гостеприимным хозяином. Невидимые шестеренки уже начали крутиться, и многие части сложного механизма пришли в движение. Он должен быть уверен, что все произойдет в точном соответствии с задуманным, а для этого…

– Я не учил тебя этому.

– Что?

Удивительно, кажется, Магнебоду удалось застать его врасплох. Гримберт разозлился на себя – давно, очень давно он не позволял никому застать себя врасплох.

Магнебод тяжело засопел. Грузный, располневший, в своем жалком дублете, трещащем по всем швам и ветхом от времени, он не являл собой грозного зрелища, однако взгляд его, брошенный в упор, неизменно заставлял всякого собеседника испуганно отшатнуться. Взгляд огромной боевой махины, способной раздавить одним только своим прикосновением. Испытав на себе этот взгляд, прожженные императорские бретеры, самоуверенные чемпионы и ретивые дуэлянты стремительно бледнели, считая за лучшее совершить маневр уклонения и выйти из боя.

– Я учил тебя стрельбе на сверхдальние. – Магнебод провел пальцами по своей спутанной грязной бороде. – Маневрированию в ограниченных пространствах. Навигации по магнитным полюсам. Шифрованию, навигации, тактическому сыгрыванию. Тысячам вещей, которые положено знать рыцарю. Но, во имя памяти твоего отца, не я учил тебя интриговать, Гримберт. Этому ты научился сам.

– Что?

– Ты слишком быстро повзрослел. Еще вчера ты бил палкой крапиву у замковой стены, воображая, что отбиваешь у сарацин Гроб Господний, а сегодня уже ведешь в атаку три дюжины рыцарей Туринской марки, как когда-то вел твой отец. Но иногда мне, старому рубаке, делается жутко, когда я замечаю, до чего ты не похож на него.

Холодная судорога на миг сжала глотку, мешая нормальному слюноотделению. «Не паника, – механически отметил он, – лишь гадкий рефлекс». Ощущая себя в теле стального великана, постепенно забываешь о том, до чего странно и примитивно устроено твое истинное, состоящее из плоти и крови. Никчемное нагромождение разнородных тканей, такое уязвимое и подверженное множеству неконтролируемых внутренних реакций.

– Будь добр выбирать выражения, – холодно отчеканил он, заметив, что даже мальчишки-оруженосцы, снующие по «Золотому Туру» с тряпками, на миг превратились в неподвижные, прилипшие к броне изваяния, вроде тех, что украшали стены его палаццо. – Ты верно служил моему отцу, и я никогда этого не забуду. Но ты присягнул мне, а значит…