Правила игры - Владимир Аренев Страница 11

Толстуха что-то лепетала у меня под ухом. Кое-кто стал даже оборачиваться, чтобы посмотреть, что происходит.

Я взглянул на Мугида. Тот сидел прямой, словно наглотался шпаг, и бесстрастный, как скала. Казалось, он и не думал вести нас в ту комнатку. А толстуха все не переставала болтать.

Когда мое терпение уже готово было подать в отставку, старик поднялся и попросил всех следовать за ним. Я вздохнул с заметным облегчением и чуть ли не бегом покинул зал. Карна, как это ни удивительно, осталась позади и даже поддержала беседу с той надоедливой теткой. Я велел себе не обращать внимания – есть цель поважнее.

Внизу у гобеленов нас поджидал Данкэн – эту долговязую подвижную фигуру было трудно не узнать. Он выглядел так, словно его шарахнули по голове чем-то тяжелым. Другими словами, внешне начал наконец-то соответствовать своему поведению.

Стоило ему заметить нас, журналист нервно дернулся, замер в нерешительности, а потом шагнул навстречу всей честной компании.

– Доброе утро, господин Данкэн, – поприветствовал его Мугид. – Вы решили сегодня не завтракать?

– Да, – пробормотал тот, краснея. – Решил.

Никогда бы не подумал, что этот хлыщ умеет краснеть, но не верить собственным глазам не было никакой причины.

Все вошли в комнатку и разместились там же, где и вчера. Данкэн при этом сидел, отодвинувшись от меня настолько далеко, насколько смог, и бросая время от времени в мою сторону настороженные взгляды. Кажется, он окончательно сошел с ума.

– Начнем, господа, – проговорил Мугид, усаживаясь в каменное кресло. – Все ли чувствуют себя в состоянии внимать?

Мы закивали, и он…

– Он пришел уже давно, Пресветлый. Просто никто не решался вас будить.

Талигхилл нетерпеливо вздохнул и покачал головой. Разумеется, они не решались его будить! Раф-аль-Мон уже давным-давно ждет его, а они не решались его будить!

Принц энергично откинул край одеяла и начал одеваться. Слуги сунулись было помочь, но Пресветлый свирепо глянул, и те отошли в сторонку, больше на подобное не претендуя. В этой скучной жизни хотя бы привилегию одеваться самостоятельно Талигхилл оставлял за собой. Отец ворчал, что это блажь, но ему-то легко говорить. Руалниру было чем заняться, все-таки он – правитель. Конечно, это означало прежде всего колоссальные заботы, но лучше заботы правителя, чем ничегонеделание наследного принца. Талигхилл считал именно так. И поэтому, даже торопясь, он одевался самостоятельно. Да и кто сказал, что слуги оденут вас быстрее?

– Велите, чтобы накрывали на стол и пригласили господина Раф-аль-Мона позавтракать вместе со мной.

Один из слуг низко поклонился и исчез за тихонько скрипнувшей дверью. Принц, щурясь от яркого света, залившего всю спальню, разбирался с шелковыми штанами. Черное пятнышко на них вызвало волну раздражения, но менять одежду уже не было времени. Талигхилл наконец попал ногами в штанины и прорычал:

– Да задерните же хоть немного шторы, вы, изверги!

Слуги бросились исполнять приказ и перестали на него пялиться так, словно за последние несколько лет одевающийся принц был для них самым впечатляющим зрелищем.

В результате он справился с одеждой и сбежал по лестнице, на ходу запахивая халат и чувствуя, как под ложечкой посасывает от нетерпения. Махтас уже был где-то здесь, и принцу больше всего на свете хотелось сейчас же приступить к игре. Но, к сожалению, существовали еще такие условности, как необходимость позавтракать. В животе капризно заурчало, подтверждая то, что да, позавтракать было бы неплохо.

Спускаясь, принц скользнул взглядом по фигурке Оаль-Зиира и недовольно скривился. «Боги»! Что Домаб понимает в Богах? Что вообще кто-либо из них, «верующих», на самом деле знает о предмете своей веры?

Эти мысли настолько не соответствовали радостному и солнечному утру, что принц отпихнул их подальше и благополучно обо всем забыл. До урочного часа.

В столовой – огромном гулком зале, как и гостиная, украшенном богато и со вкусом, – на столе уже дымились различные блюда. На месте Талигхилла сидел Раф-аль-Мон и заинтересованно принюхивался: супница была неплотно накрыта крышкой, и из-под нее наружу проникал завораживающий запах. Перед тем как войти, Пресветлый замедлил шаг и придал лицу соответствующее выражение. Не спеша приблизился к столу, лениво раздумывая, согнать ли сразу торговца со своего места или же приберечь сей сюрприз до конца завтрака и сообщить уже потом, когда менять что-либо будет поздно. То-то старик сконфузится!

Решив, что все-таки подобный поступок был бы не к лицу Пресветлому, Талигхилл сел в кресло рядом с Раф-аль-Моном и знаком приказал слугам начинать. Те начали поднимать крышки с блюд, и букет аппетитных запахов наполнил всю столовую. Желудок принца снова заурчал – совсем не величественно. Раф-аль-Мон сделал вид, что ничего не заметил, и слабо улыбнулся.

– Доброе утро, – сказал принц. – Надеюсь, вы приятно провели время, дожидаясь меня?

Торговец поклонился:

– Разумеется. Просто чудесно. Ваши слуги столь же обходительны, сколь и гостеприимны.

– Да, – согласился Талигхилл. – Этого у них не отнимешь, – (даже если очень постараться). – Ну что, приступим к трапезе?

Раф-аль-Мон недоумевающе посмотрел на Пресветлого, и тот сообразил, что старик, как и каждый истинно верующий, перед тем, как принять пищу, возносит молитву Богам.

– О, – усмехнулся принц. – Простите, не обращайте внимания. У меня свое отношение к тому, что называется религией. Молитесь, если вам так угодно – меня это не смутит.

Старик выглядел растерянным:

– Но… Это не мне угодно, Пресветлый. Это угодно моим Богам.

– Разумеется, – кивнул Талигхилл. – Разумеется, вашим Богам. Так молитесь им. Повторяю, меня вы этим не заденете.

Раф-аль-Мон снова покосился на принца, но встал, вытянувшись в струнку и воздевши глаза к потолку. Принц негромко постукивал ложкой, выбирая из своей тарелки куски получше и вполуха слушая ту чепуху, которую бормотал торговец. Он не понимал, как можно верить в подобную чушь – «Боги».

Сейчас Раф-аль-Мон очень напоминал ему того священника, что читал погребальную молитву над гробом матери, – точно так же свисала к земле и судорожно подергивалась при каждом слове белесая борода, точно так же подобострастно глядели в небо широко раскрытые глаза. И все вокруг маленького Талигхилла тоже смотрели в небо, а он – он один – смотрел на лицо мамы. Ее укусила – подумать только! – бешеная собака, неизвестно каким образом пробравшаяся в усадебный парк. Какая нелепая смерть! С тех пор, разумеется, ни одна тварь не могла приблизиться к усадьбе ближе чем на сотню шагов, не рискуя быть подстреленной из лука охранниками или же изрубленной ими в капусту. Но маму-то это не спасло. Не оживило. И о каких Богах – всемогущих и справедливых – могла идти речь в таком случае? Они не уберегли самую светлую и невинную душу во всем мире – его мать. У нее был удивительный для Пресветлых дар – она лечила болезни. Смертельные болезни. А вот себя вылечить не смогла. Отец, дар которого заключался в способности выигрывать в азартных играх, только кусал себе губы от бессилия, а Талигхилл… У Талигхилла как раз накануне ее смерти впервые был вещий сон. Но он не верил в Богов. Несмотря на сны, несмотря на все прочее, он все равно не верил в Богов. Нет их – всемогущих и справедливых, нет и не было. И никогда не будет. И поэтому, когда видел молящихся, принц чувствовал страшное раздражение против людей, таких слепых и ничего не понимающих в окружающей действительности. Им хотелось верить, и поэтому они верили. А на самом-то деле Богов, конечно, не существует.