СССР™ - Шамиль Идиатуллин Страница 11

Игорь не знал, одного ли его так колбасит или это проблема всех мужиков. Подозревал, что всех, – может, и не каждого половым вопросом, а ликеро-водочным или еще каким. А существование за шахтой, совсем за нею, через неделю и через месяц, не представлял толком никто, чем бы ни был озабочен. Во всяком случае, ни Петрович, ни остальные представители второй бригады – с первой и третьей, как и с ремонтниками, Игорь общался меньше – так и не рассказали самому молодому работнику «Восточной», как жить шахтеру, который вернулся на Землю навсегда и успел утолить голод и томление всех своих органов.

Может, не верили, что навсегда. Валерка помнит: и в прошлом году обещали, что последний сезон, и в позапрошлом. Действительно ведь «Восточная» истощена, последние крохи добираем. А все равно вербуют – и ни штат, ни зарплату не урезают. Так что, может, и следующий год удастся протянуть.

А может, взрослые опытные мужики и сами не знали еще, как быть. Народ был разный: и потомственные углерубы с Кузбасса, Донбасса да с казахских копей каких-то, и пара ребят с меткомбинатов, а большей частью – случайные люди вроде Игоря. Валерка говорит, сперва вообще вписался, чтобы пить бросить. Сам не верил. А бросил, и на Земле не пил, и потом еще дважды вписывался. И дальше вписываться готов. Маньяк.

В других способность не смотреть дальше носа Игоря умиляла, в себе – раздражала. Так и ходил раздраженный. Потому что не мог представить, что будет после. Вот приедет в Средневаховск, получит карточку с дикими деньгами, отбуцает программу-минимум. А после-то что? Уговаривать начальство не консервировать «Восточную» – перед лицом своих товарищей торжественно обещаем добыть полторы тонны сверх плана? Или в Монголию вербоваться, там тоже платят вполне, а климат похожий, Игорь к нему вроде привык? Или уехать в Сочи и оттуда медленным дилижансом тронуться на северо-восток, выбирая, где лучше жить, – и там, где лучше, пустить корни? Но пока выберешь, деньги кончатся. И на запуск корней ни лопатки, ни водички не останется.

Не в Челябинск же, в самом деле, ехать, искать Юльку и бить морду всем осчастливленным ею шнуркам. И тем более не в родной Миасс. Работы там вообще нет, а найдешь – все равно сразу сократят, и сиди с пацанами у подъезда в позе какающего воробья, семечки лузгай да морды бей. Насиделся, набился, насокращался. Хватит.

Мысли ворочались в голове медленно и привычно, как трамвай по поворотному кольцу в конце маршрута. Ничем, кроме размышлений, заполнить пять минут в клети и пятнадцать в вездеходе не удавалось. Переорать канаты и дизель только Джельсомино из детского кино и сумел бы, наверное. Да и желания не было ни у Игоря, ни у кого из второй бригады. С утра сонная вялость рот подшивала, сейчас – измождение. Игорю казалось, что, если он завяжет беседу с Петровичем или иным соседом, уставившимся на свои руки, на третьем слоге челюсти не смогут сомкнуться. И будет он как имбецил тянуть э-э-э да ы-ы-ы. Способность разговаривать возвращалась после ужина и чая, да и то не сразу, а через полчасика. Впрочем, ничего нового Игорь из этих разговоров узнать не рассчитывал.

Расчеты пришлось изменить.

Вездеход, как всегда, остановился у столовой. Не у здоровенной кирпичной дуры на сто шестьдесят посадочных мест, с полозьями для подносов, кухонными котлами, автоматизированной посудомойкой и местом для обработки яйца, конечно. Ту дуру вроде толком и не использовали: как только достроили, «Восточную» пришлось законсервировать, сначала на сезон, потом еще на три. Концерн «Центрсибирьдобыча» обанкротился – видимо, от пристрастия к возведению в лесотундре капитальных сооружений, уместных в этих широтах не больше, чем египетская пирамида или аквапарк. Ёлы-палы, в столовой даже место для кассового аппарата было. Интересно, чем шахтеры после смены должны были расплачиваться? Частными векселями, не иначе.

Новые хозяева «Восточной» хотели приспособить столовую под жилье вместо деревянных бараков. Но, изучив поселок внимательнее, отступились. Протопить такой термитник было нереально, использовать в каком-то ином качестве – тоже. Кабы на шахте, как прежде, работало двести-триста человек, можно было бы в столовой профсоюзные собрания проводить или там военно-патриотические игры. Но персонал расконсервированной шахты не превышал шестидесяти человек. В этом сезоне вообще сорок семь было.

Так что под столовую переоборудовали один из десятка освободившихся жилых бараков, в котором и бесчинствовали дежурные гранд-мастера. Чего там бесчинствовали – оленина с макаронами поддается разнообразному приготовлению только первые несколько раз. Потом постылый вкус перестает меняться, хоть ты жарь эту оленину, хоть вари, хоть переперчивай, а хоть и сырой горкой складывай.

Сегодня дежурили Цхай и Луценко, что давно не настораживало и не давало повода для остроумных замечаний: в четырехсоткилометровой примерно округе не водилось ни собак, ни сала (бока Петровича не в счет). Гранд-мастера сильно и не комплексовали по этому поводу. Ужин был стандартным. Зато чай – сладким и горячим и в бараке тепло. За день в шахте успеваешь забыть, что такое ветер на поверхности, а выйдешь из вездехода – и сразу вся печальная память с тобой. Ветер пробует лицо ледяными коньками, вминает то в борт вездехода, то в снежную стену, дышать нечем, потому что ноздри сразу слипаются, а глаза вроде застывают, как вода на дне канистры. И тут один способ спастись – бежать в дом, в его духоту и керосиновую вонь.

Спасенный Игорь еще в детстве прочитал фразу какого-то великого полярника, не то Амундсена, не то Нансена, о том, что привыкнуть можно ко всему, но к холоду привыкнуть невозможно. И отнесся к этому с иронией: ну да, чего эти норвеги понимают в холоде. В Миассе тогда как раз минус двадцать семь неделю стояло. Последнее время Игорь часто вспоминал это свое снисходительное отношение к полярникам. В феврале в Ваховском районе три дня колотило минус сорок семь, работу отменили, Петрович всерьез говорил, что солярка замерзнет и движки накроются. Сегодня с утра были семечки – минус двадцать три. Но это ведь конец марта, весна, грачи прилетели, мини-юбки, стоп, приехали. Так вот, привыкнуть к такому действительно нельзя. Жить было можно, но как в Советском Союзе в конце 80-х – долго и, может, даже комфортно, однако с глубоким неудовлетворением и жаждой всем вокруг на свое бедование жаловаться. То есть сам Игорь этого не помнил, но родители другой тональности не признавали.

При этом Игорь совершенно не желал увидеть, как в Ваховском районе подыхает зима и какой здесь замечательный апрель настает. Всему. Говорили, мощный. Говорили, двухметровый снег тает в полторы недели, сразу обнаруживает, где на плоском, как у монгола, лице таятся низины, сползает в них, по ходу квасится и мощным селем ползет в сторону Ваха. И квелая протока ненадолго превращается в брошенную горизонтально Ниагару.

Именно поэтому каждый год работа на «Восточной» завершалась не позднее Дня дурака. Только дурак сидел бы в яме, гадая, выдержит ли весенний напор не укреплявшаяся несколько лет обваловка, или все-таки мегатонный удар вязкой льдистой каши сметет бараки и вышки вместе с суперстоловой и, весело покручивая вездеходы с бульдозерами, вонзится в жерло шахты, устремившись навстречу вечной непроницаемой мерзлоте. И нарисуется такая симпатичная картинка инъекции, сделанной земному шару ледяной иглой. Игла получится знатная, десяток метров толщиной и пару километров длиной, и украшенная как древний янтарь, экзотическими вкраплениями валунов кварцесодержащей породы, бульдозеров и дураков. Вполне бессмертных: глубокозамороженное тело дурака так и будет висеть между жерлом и дном шахты – может, двести лет, а может, сто тысяч, пока китайцы или прочие инопланетяне в поисках генного материала не примутся за раскопки ледников. Или пока трубы Армагеддона не сыграют побудку. В общем, как всегда, у дураков щека толще и перспектива ширше. Поэтому с дураками в окрестностях «Восточной» было почти так же напряжно, как с дорогами. И поэтому, Петрович рассказывал, в прошлом году работы были свернуты аж 17 марта – весна ранняя была. Тогда тоже уезжали как последний раз: ожидалось, что либо шахту таки зальет – а это необратимый процесс, либо «Западносибирские копи» разорятся наконец. Но Бог миловал, а фирма, поначалу собиравшаяся, по примеру предшественников, соорудить в тундре что-нибудь капитальное и кирпичное, удержала себя в руках. Не исключено, кстати, что эти факторы были взаимосвязанными.