Вожделеющее семя - Энтони Берджесс Страница 11

— Физически — да. Умственно — нет. Ты все еще дитя инстинктов, несмотря на годы ученья, на все эти призывы и пропаганду в фильмах, действующую на подсознание. Тебе совершенно наплевать на то, что творится в мире ив Государстве. А мне нет.

— А почему это должно меня интересовать? У меня своя собственная жизнь, которую нужно прожить.

— У тебя вообще не было бы жизни, если бы не люди вроде меня. Каждый из нас является частичкой Государства. Предположим, — продолжал Дерек уже серьезно, — что уровень рождаемости никого не заботит. Предположим, что никому нет дела до того, что прямая рождаемости стремится все дальше и дальше, в бесконечность. Да мы буквально с голода подохнем! Гоб знает, мы ведь и сейчас питаемся не слишком хорошо. Нам удалось достичь некоторой стабильности (благодаря моему департаменту и схожим департаментам во всем мире), но она не может сохраняться очень долго, во всяком случае при нынешнем положении дел.

— Что ты имеешь в виду?

— Это старая история. Сейчас либерализм господствует, а либерализм означает слабость. Мы уповаем на образование и пропаганду, на бесплатные контрацептивы, абортарии и соболезновательные. Мы поощряем непродуктивные формы сексуальной активности. Нам нравится обманывать себя мыслью, что люди достаточно хороши и мудры и помнят о своих обязанностях. И что же происходит? Вот пример: несколько недель назад стало известно, что у одной супружеской пары в

Западной провинции шестеро детей. Шестеро! Скажи пожалуйста! И все живы к тому же. Очень старомодная парочка — богопоклонники. Плели что-то о воле Божьей и прочую чепуху. Один из наших служащих беседовал с ними, пытался беседовать с ними, пытался взывать к их здравому смыслу… Представь себе — восемь человек в квартирке меньше этой! Но им как об стенку горох. Наверняка у них есть Библия. Гоб знает, где они ее откопали. Ты когда-нибудь видела Библию?

— Нет.

— Ну, это такая древняя религиозная книга, полная непристойностей. Там говорится, что попусту расточать ваше семя — большой грех и что если Бог любит вас, то он наполнит ваш дом детьми. И написана к тому же на старом языке. В общем, эта парочка все время ссылалась на эту. книгу. Болтали что-то о плодородии, проклятой смоковнице и прочее в том же роде. — Дерека передернуло: его ужас был искренним. — И ведь они совсем молодые люди!

— Что с ними стало?

— А что с ними сделаешь? Сказали им, что есть закон, ограничивающий количество детей только одними родами, удачными или неудачными — неважно, но они ответили, что это безнравственный закон. «Если Бог не собирался делать человека плодовитым, — заявила парочка, — то зачем Он наделил людей инстинктом размножения?» Им разъяснили, что бог — это устаревшее понятие, но они этого не признают. Им сказали, что у них есть долг по отношению к своим ближним, это они признают, но никак не могут понять, почему ограничение размеров семьи превратилось в долг. Очень сложный случай.

— И им ничего не было?

— Да ничего особенного. Оштрафовали. Предупредили о том, что у них больше не должно быть детей. Надавали противозачаточных таблеток и послали на инструктаж в местную клинику по контролю над рождаемостью. Но похоже, что они так и остались при своем мнении. И ведь таких людей много по всему миру: и в Китае, и в Индии, и в Ост-Индии — вот что пугает. Вот почему и необходимы изменения. Глядишь на цифры народонаселения — и волосы дыбом встают. Мы уже на несколько миллионов в плюсе. А все потому, что верим людям. Вот увидишь, через день-два нам пайки урежут. Так который же час? — снова спросил Дерек. Вопрос был скорее риторическим: он мог бы, если бы захотел, вынуть руку из-под теплого расслабленного тела Беатрисы-Джоанны, вытянувшегося до дальнего угла крошечной комнатки, и посмотреть на микрорадио, где был и циферблат. Но ему было слишком лень двигаться.

— Думаю, что-нибудь вроде половины шестого, — ответила Беатриса-Джоанна. — Можешь проверить по телеку, если хочешь.

Без труда вытянув свободную руку, Дерек щелкнул выключателем у изголовья. Легкая штора, опустившись, закрыла окно, оставив света как раз в меру, и через одну-две секунды с потолка послышалось легкое бульканье и повизгивание конкретной музыки. Как раз такую музыку — без духовых, без струнных, без ударных — рассеянно слушал в этот момент потягивающий алк Тристрам. Звучали генераторные лампы, водопроводные краны, корабельные сирены, громовые раскаты, шаги и вокализ в ларингофонах; все это было перемешано и перевернуто, с тем чтобы создать короткую симфонию, призванную скорее услаждать, чем возбуждать.

Телеэкран над головами Дерека и Беатрисы-Джоанны молочно засветился, и внезапно на нем появилось цветное стереоскопическое изображение статуи, венчавшей Дом Правительства: каменные глаза, причудливая борода; мощный нос, рассекающий ветры, вызывающе блестел. Облака за статуей летели, словно куда-то спеша, небо было цвета школьных чернил.

— А вот и он, наш святой-покровитель, кто бы он ни был,

— заметил Дерек. — Святой Пелагий, святой Августин или святой Аноним — кто? Узнаем сегодня вечером.

Образ святого потускнел и исчез. На экране расцвел производящий сильное впечатление храмовый интерьер: древний серый неф, стрельчатые арки. От алтаря отделились две округлые мужские фигуры, одетые во все белое, словно больничные служители. «Священная игра, — объявил голос. — Дамы из Челтенхэма против мужчин Уэст-Брамиджа. Дамы из Челтенхэма выиграли жребий и получили право бить первыми». Две пухлые белые фигуры подошли проверить воротца в нефе. Дерек щелкнул выключателем. Стереоскопическое изображение потеряло объемность и погасло.

— Сейчас самое начало седьмого, — сказал Дерек. — Я, пожалуй, пойду.

Он вытащил затекшую руку из-под лопаток своей любовницы и выскользнул из кровати.

— Еще куча времени, — проговорила, зевая, Беатриса— Джоанна.

— Все, время вышло.

Дерек натянул свои узкие брюки, застегнул на запястье ремешок микрорадио и взглянул на циферблат.

— Двадцать минут седьмого. «Священная игра…» Вот уж действительно последний ритуал цивилизованного Западного Человека, — фыркнул он. — Послушай, нам лучше не встречаться с неделю. Что бы там ни было, не ищи меня в Министерстве. Я сам с тобой как-нибудь свяжусь. Там посмотрим, — приглушенно доносился голос Дерека из-под рубашки. — Будь умницей, — проговорил он, надевая вместе с пиджаком маску гомосексуалиста.

— А сейчас выгляни и проверь, нет ли кого-нибудь в коридоре. Не хочу, чтобы видели, как я ухожу.

Беатриса-Джоанна вздохнула, вылезла из кровати, надела халат и пошла к двери. Выглянув в коридор, она посмотрела сначала налево, потом направо, как ребенок, старающийся соблюдать правила перехода улицы, вернулась обратно и сказала:

— Никого нет.

— Ну и слава Гобу.

Последние слова Дерек произнес, капризно сюсюкая.

— Не нужно разыгрывать этот гомоспектакль передо мной, Дерек.

— Каждый хороший актер, — жеманно проговорил он, — начинает входить в роль, еще стоя за кулисами.