Контакт первой степени тяжести - Андрей Горюнов Страница 11

Все дружно зааплодировали. Все понимали, чего не хватало благополучному художнику Белову.

Ему не хватало таланта.

Это была уже вторая подначка, если первой считать замечание соседа «Тренихина ждал, не дождался».

Белов, в свою очередь, тоже прекрасно знал, что теперь эти гости дорогие, выпивающие и закусывающие за его счет, распояшутся после второго-третьего тоста и начнут, что называется, гадить уж просто в открытую – под предлогом самых что ни на есть благих пожеланий на будущее и дружеских замечаний «для твоей же пользы».

Впрочем, Белову было на них – с высокой горки, наотмашь, да с прицепом.

Он был удачлив, работящ и не питал иллюзий.

Что надо– то, в конце концов, от жизни? Свою профессию он любил. На хлеб хватало. На водку и икру – тем более.

Далеко не всем из присутствующих на банкете удалось сделать хотя бы четверть того, что сделал он, Белов.

«Да провалитесь все вы, гниды!» – подумал он про себя и решил произнести ответный тост в выдержанном стиле, в интеллигентном духе, что-то вроде: «За нас с Леной и за хер с вами», но передумал и, качнув рюмкой, решил все же выпить за то, что ему на самом деле сейчас не хватало.

А ему не хватало сейчас, конечно, Бориса.

О, Борька всегда был душой общества, умел поддержать, повести за собой веселье, раскачать компашку до безудержной цыганской легкости, превратить любое застолье в непрерывный полет к счастью, которое наступит у всех, и наступит сегодня же, прямо сейчас.

А наутро Борис – как никто другой – умел расхлебать почти любую послебанкетную ситуацию.

Белов вспомнил, как, будучи еще студентом, Борис спас честь и жизнь студенту Магарадзе.

* * *

Студент Магарадзе был грузин, учившийся на их курсе по линии нацкадров по профилю «народные ремесла». Студент Магарадзе был сыном крупного грузинского начальника со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Тем не менее и вопреки, так сказать, он был прост, радушен, щедр душой и работящ.

Преподаватели, впрочем, его явно побаивались – из-за его отца, конечно же; они были в его присутствии весьма напряжены, обращались к нему исключительно по форме, как в армии, – «студент Магарадзе». Возможно, они подсознательно превентивно напоминали ему этим, что сам он всего лишь пока студент: «Заходите, студент Магарадзе, садитесь, студент Магарадзе, студент Магарадзе скажет сейчас…» – и так далее.

Почему это слово «студент» приклеилось намертво к его, в общем-то, обычной фамилии – бог весть, однако к третьему курсу его никто и не звал по имени – Гурам – все обращались к нему не иначе как «студент Магарадзе».

История, о которой вдруг вспомнил Белов, случилась на третьем курсе во время зимней сессии дня за три до экзамена по научному коммунизму. Так как в течение семестра лекции конспектировала всерьез только Шурочка Голованова, то перед экзаменом на один ее конспект пришлось человек пятнадцать, пытающихся хотя бы в общих чертах понять, что же такое – коммунизм и при чем здесь наука.

Сидя в пустой аудитории, они дискутировали относительно каждого момента конспекта. Дискуссия грозила довести их в равной степени до психушки, до драки и до ГУЛАГа.

В это время, в самом апогее страстей, в аудитории появился студент Магарадзе. Постояв и внимательно, со все возрастающим удовольствием послушав остервенелый псевдонаучный околокоммунистический вздор в течение минут сорока, студент Магарадзе воспламенился и сам, мгновенно решив перенести такую на редкость жаркую говорильню в более подходящую с его точки зрения обстановку.

– Отэц дэньги прислал… – заявил он, взяв слово. – Много денег. Кушать пойдем, коммунисты гребаные? Всех угощаю!

Повторять второй раз не требовалось.

Всей кодлой – пятнадцать человек плюс студент Магарадзе – они завалились в институтскую столовку, в просторечье именуемую рыгаловкой, в которой студент Магарадзе, конечно, бывал и ранее, но исключительно с целью найти там какого-нибудь нужного ему однокурсника, который, по слухам, в этот момент как раз обедал.

Изучив меню и посмотрев все то, что выдавали на раздаче, студент Магарадзе брезгливо фыркнул:

– Нэт. Это пускай свиньи едят. А мы хорошо покушаем, товарищи коммунисты.

Сорвались, оделись, махнули в центр. Кафе «Маяк», «Московское», «Белый Аист», «Садко» также не удовлетворили своей кухней студента Магарадзе.

– В «Арагви» пойдем. Выпить везде. А там кормят хоть.

Однако перспектива двигаться и далее – в какое-то «Арагви» никому особо не улыбалась – они находились в этот момент прямо напротив здания КГБ, что на Лубянке, к «Арагви» ж надо было тащиться еще аж к Моссовету. Было уже почти четыре часа дня, начинало смеркаться, январский день катился к концу. Жрать хотелось.

– А чего это нам ломить в твою «Арагви»? Уж если в ресторан ты нас ведешь, то двинули вот в «Славянский базар». Мы же славяне все – верно, студент Магарадзе? Ты один грузин будешь. А потом он и рядом здесь, вон, еще сто шагов к Красной площади.

– Харашо, – согласился студент Магарадзе. – Около Красной площади плохо не станут кормить.

Подплыли. Студент Магарадзе вмиг договорился с цербером, сунув ему что следовало и объяснив ситуацию просто: «день рождений у всех».

Их посадили в общем зале, сдвинув три стола.

Молчаливо скользящий по паркетам официант тут же понял, что студент Магарадзе хороший человек, из чего вытекало, что всех его гостей, столь счастливо родившихся одновременно друг с другом и самим студентом Магарадзе, нужно немедленно угостить на славу. Летая и кружась на цырлах, халдей в момент расставил на столах пять бутылок запотевшей «Столичной» вкупе с тремя большими подносами хлеба, после чего понесся стрелой за холодными закусками.

Когда секунды через три халдей вернулся, катя перед собой сервировочный столик, отягощенный салатами, грибками, семужкой, икоркой и прочей «ассорти», на трех столах уже не было ни водки в бутылках, ни хлеба в подносах.

– Нам хлеба и водки еще, – обратился студент Магарадзе к халдею.

– Ас этим что? – изумился халдей, указывая взглядом на холодные закуски: – Ведь вы заказали.

– Какой ты никуда не понимающий, – с сожалением заметил студент Магарадзе. – Конечно, мы съедим. Обедать пришли. Не поститься. Еще водки нам, понимаешь? Хлеба еще! Но это не значит, что мы вина пить не будем, мясо есть не станем. Как не понять? Не обижайся на меня, прошу!

Халдей обалдело кивнул. И время понеслось на попутном ветре – крепчавшем, штормовом. Славный был вечер!

Лишь самый конец его омрачил Алешка Куликов, их институтский клептоман. Алешка обратил внимание на то, что многие столики вокруг них остаются пустыми, когда сидящие за ними посетитетели встают и принимаются танцевать.

Бокалы, рюмки и фужеры остаются на таких столиках совершенно без присмотра.