Assassin's Creed. Ересь - Кристи Голден Страница 11

Саймон вздохнул и на мгновение закрыл глаза:

– Что-то в этой девушке его сильно взволновало… и до смерти напугало.

– Не вас, его?

Саймон на секунду задумался.

– Сейчас мне трудно это определить. – И это было правдой.

Виктория наклонила голову и как-то странно на него посмотрела. Профессор Хэтэуэй смутился, доктор Бибо попыталась спрятать улыбку.

– Что ж, давайте проверим. – Виктория подошла к компьютеру и проверила его показатели. – У вас произошел выброс серотонина, дофамина и норэпинефрина. Понимаете, что это значит?

– Я не химик.

Лицо женщины расплылось в улыбке.

– Только не говорите мне, что забыли, насколько всепоглощающей может быть первая любовь.

Саймон оторопело уставился на свою напарницу:

– Вы это серьезно?

– Абсолютно.

– Просто, мать его, прекрасно, – со вздохом протянул Хэтэуэй. – Мне придется болтаться в теле по уши втрескавшегося юнца. Надеюсь, хорошая драка даст выход его тестостерону.

– Или чему похуже, – сказала Виктория.

– Нет, – устало и очень искренне сказал Саймон. – Хуже уже просто некуда.

– Если это как-то поможет, хочу напомнить, что Жанна д’Арк была чрезвычайно харизматичной личностью. У юноши в пубертатном возрасте с соответствующим этому периоду интересом к девушкам не было ни малейшего шанса.

Успокоившись и собравшись с собственными мыслями, Саймон попытался вспомнить все и посмотреть на девушку, которой суждено было стать святой покровительницей Франции, не глазами переполненного гормонами юнца, а глазами непредвзятого историка.

– Пожалуй, я соглашусь с этой гипотезой. Но думаю… что это еще не все. За всем этим кроется что-то еще… – Саймон посмотрел на Викторию. – Я хочу вернуться.

Она подумала с минуту и кивнула:

– Хорошо. Но давайте выберем другой временной отрезок. – (Саймон мысленно поблагодарил Викторию, пока женщина просматривала свои записи.) – Жанна еще неделю провела в Бюре-ан-Во в обществе Лаксартов. – Доктор Бибо взглянула на профессора Хэтэуэя, едва сдерживая улыбку. – Возможно, ей захотелось быть ближе к Габриэлю.

– Просто превосходно, – сокрушенно сказал Саймон.

– Мне очень жаль, – произнесла Виктория тоном, в котором не слышалось ни капли сожаления. – Я запускаю симуляцию позднего вечера двенадцатого мая. Готовы?

– Разумеется, – ответил Саймон с уверенностью, которой совсем не чувствовал в себе.

Сейчас он уже имел некоторое представление о том, что его ждет, но это не особенно меняло дело. Туман в коридоре памяти казался каким-то чуждым, и Хэтэуэй не знал, как скажется на нем возвращение в прошлое.

Когда серый туман начал материализовываться в окружающие его предметы, профессор услышал у себя в голове голос Виктории:

– Саймон, что вы думаете о Жанне?

– Я? Ну, она очаровательная, – ответил он. – И если она действительно владела мечом Эдема, то сохранившиеся сведения о ее чудесных способностях кажутся более чем правдоподобными. Мир, в котором она жила, не относился с таким недоверием к высшим силам, как наш. Тогда не подвергали сомнению возможность слышать голоса, вопрос был только в том, чей именно это голос – Бога или Сатаны.

– Но что вы сами думаете о ней?

– Я… Да я особо о ней не думаю. – (Загрузка симуляции почти завершилась.) – Я – историк. И мы не можем любить или ненавидеть кого-то, мы можем только наблюдать.

– Это поможет вам противостоять эффекту просачивания, – удовлетворенно сказала Виктория.

Туман в коридоре памяти трансформировался в темную ночь с небом, украшенным звездами и тонким рожком ущербной луны.

Габриэль проснулся около полуночи. С приездом Жанны он сделался беспокойным, спал тревожно, ни с того ни с сего просыпался в самый неурочный час. Обычно за день он так уставал от работы со скотом, принадлежавшим его отцу, – что не шло ни в какое сравнение с работой в торговой лавке его отчима, – что всю ночь спал как убитый. А теперь ночами он бродил по узким улочкам Бюре-ан-Во. Поскольку городок был очень маленький, то и прогулки были короткими. Но чаще, как сейчас, выйдя из дома Лаксартов, он прислонялся к арочному проему и смотрел на звездное небо, потом возвращался в дом, забывался тревожным сном, ворочался и метался, пока снова не просыпался.

– Саймон, ну как дела?

– Все в порядке, – ответил профессор Хэтэуэй сухими губами Габриэля.

Что же было такого особенного в этой Жанне? Ее нельзя было назвать красавицей: нижняя часть лица немного квадратная, лоб довольно высокий. Ее глаза были какими-то невероятно синими, а волосы – невероятно черными, и все это в сочетании с физически осязаемой энергией, которая исходила от девушки, действовало одурманивающе.

– Совершаешь всенощные бдения? – раздался откуда-то со спины тихий мелодичный голос.

Габриэль вздрогнул. Жанна стояла в нескольких шагах от него, как и он, плотно укутанная в плащ. Ночка выдалась прохладной. Хотя в темноте и сложно было что-то разглядеть, но Габриэль отчетливо видел ее лицо, губы, белизну сильных рук, придерживавших плащ. Звезды отражались в ее глазах, и ему показалось, что она сама будто создана из их света.

– Что? – переспросил он дрогнувшим голосом.

Жанна подошла ближе:

– По крайней мере, монахи называют это именно так. Еще оно называется вигилия, или всенощное бдение, или всенощная. Ты же знаешь о богослужениях. – (Конечно, он знал. Все это знают. Церковные колокола звонят восемь раз в день. Но он не подозревал, что ночную службу называют как-то иначе.) – Будь я дома, я бы бросила все, только заслышав звон ко всенощной, и побежала бы в церковь, – сказала Жанна с легким смехом. – Мне даже приходится ругать нашего звонаря, когда он звонит с запозданием. Но по ночам, чтобы попасть на службу… мне приходилось украдкой сбегать из дому.

На ее лице появилась озорная улыбка, и Габриэль на мгновение затаил дыхание. Она подняла лицо к звездам, и улыбка исчезла.

– Знаешь, они дразнят меня.

– Кто?

– В основном мальчишки – братья и даже мои друзья. Они любят меня, но им кажется странным, что я так часто хожу в церковь.

Прежде Габриэль тоже находил странными эти частые походы в церковь, слыша о них от посторонних. Но все изменилось после их с Жанной знакомства. Она была простой девушкой – любила посмеяться, занималась обычными домашними делами и не позволяла себе расстраиваться из-за насмешек. Она все принимала легко, как данность, и потому это последнее признание озадачило Габриэля.

Жанна повернулась к нему, в темноте ее большие глаза поблескивали.

– Ты тоже думал, что я странная?

Он хотел сказать «нет», но не посмел солгать, глядя ей прямо в глаза.