Заложники времени - Ян Мортимер Страница 11

Семь дней, чтобы спасти свою душу…

Не растут ли наши чувства, подобно растениям, пуская корни в сердце и расцветая в разуме? Они цветут в наших улыбках и увядают в хмурости и злобе. А если так, то не возвращаются ли они каждый год? Не подобна ли одна радость другой, даже если вызваны они разными причинами?

Семь дней…

Что мне сделать, чтобы спасти свою душу? Я честно трудился, я заботился о своей семье, я молился и занимался резьбой по камню во славу Господа. Если подумать, то я сделал больше многих других. Скорее, я грешил меньше многих других. Но, наверное, этого недостаточно. Наверное, даже абсолютно безгрешный человек не может войти в Царствие Небесное, если не сделает добра. Наверное, для Господа важнее не отсутствие грехов, но добрые деяния веры.

Но что могу я сделать за семь дней, чтобы заслужить Царствие Небесное? На соборе со мной говорил явно не ангел. Он кашлял и притворялся мной. Он говорил, что он – моя совесть. Ангелы не кашляют. Они не притворяются. Но откуда он знал о том, что пение моей матери было лучше пения священника? Или мне это почудилось?

Когда весь мир охвачен кошмаром, почему бы и мне не столкнуться с собственным ужасом?

Семь дней…

Я представил, как спускаюсь с холма к Мортону, вижу город, старую церковь и рыночную площадь, за которой начинается великая пустошь, Дартмур. На северо-западе я видел холмы Баттердона и земляные укрепления старой крепости над Крэнбруком. Рядом с крепостью и находилась мельница, где выросли мы с Саймоном и Уильямом. Теперь там живет Саймон со своими детьми. К югу от города находился Реймент, где ожидали меня за повседневными заботами Кэтрин и наши сыновья, Уильям, Джон и Джеймс. Сейчас Кэтрин и Мэри из Сторриджа, наверное, убираются в доме или занимаются стиркой на Рейбруке. Уильям уже достаточно большой, чтобы помогать взрослым. Он может отвезти зерно из амбара на мельницу, а потом отправиться с мукой к пекарю. А Джон и Джеймс наверняка играют прямо на улице, раскалывая ледок на лужах камешками.

Что хорошего я могу сделать для них – или для кого-то еще – за семь дней?

Я мог бы научить детей основам резьбы по камню. Я мог бы рассказать им об опасностях греха. Я мог бы взять в дом ребенка из бедной семьи в качестве слуги. Но будет ли это хорошо? Я могу вернуться в Эксетер и трудиться в больнице Магдалины, заботясь о прокаженных, как в старину поступали святые, чтобы показать, что они не боятся суда Господнего и не осуждают его наказания, посланного людям. Но сейчас все это неважно. Кому есть дело до прокаженных, когда в городе поселилась чума?

Что же доброго можно сделать в наши времена? Чем можно заслужить Царствие Небесное?

Я вспомнил, как в церкви нам рассказывали о святых, о мужчинах и женщинах, которые отдали жизнь за свою веру, о святых чудотворцах. Уильям был прав: я – не такой. Моя судьба в том, чтобы покинуть дом на многие недели, отправиться на строительство собора или церкви, где нужны каменщики, и целыми днями резать, ваять, придавать форму и вдыхать жизнь в обычный камень. Из камня, дарованного нам Богом, я создаю лица, руки, венцы и одеяния. Платят за это немного. Кэтрин приходится постоянно трудиться на наших четырех акрах. Говорят, что богатые далеки от Царствия Небесного, но я в это не верю. Богатые могут отказаться от своего богатства и заслужить вечное спасение. Для бедных эта дорога закрыта. Может быть, Христос и был беден, но я никогда не слышал от священников о том, что он пытался раздобыть несколько пенни или целыми днями трудился на своих четырех акрах. Человек, который трудится за мизерные деньги, не может попасть в Царствие Небесное – ведь простого уклонения от греха для этого недостаточно.

Когда мы приблизились к Дансфорду, то сразу почувствовали отвратительный запах разложения. Мы заглянули за живую изгородь и увидели на улице сани. Они стояли возле увитого плющом дерева, наполовину съехав в канаву. Два трупа остались в санях, четыре других свалились в канаву. Под водой мы увидели разинутые рты и пустые глазницы. Один из ехавших освободил лошадь от упряжи, но сам упал неподалеку. Труп лежал на боку, лицо мертвеца исказила ужасная гримаса.

Мертвые ведут мертвых…

– Господи, помилуй, – воскликнул Уильям. – Это настоящий ад!

Я прикрыл лицо, как в Эксетере. Когда мы отошли достаточно далеко, я скинул капюшон.

– В каждом городе и каждой деревне… И конца этому нет…

Дансфорд был пуст. Казалось, город замерз: южнее церкви я видел маленькие, крытые соломой домики – глинобитные или каменные. Вдали виднелись густо поросшие лесом холмы. Отсюда начинался долгий подъем к великой пустоши.

Мы вброд перешли реку Тейн. После дождей вода доходила нам почти до бедер, а течение было довольно быстрым. Осенние листья и сучки задерживались на отмелях. Я поднял свою суму повыше – ведь в ней лежала книга. Если сума промокнет, пергаментные страницы погибнут, Я решил пожертвовать книгу церкви в Мортоне в память о Лазаре.

Когда я первым ступил на берег, ноги мои буквально подкашивались. Мы зашагали дальше, в лес, но от усталости я еле брел. Примерно через милю я окончательно лишился сил и остановился, обливаясь потом. Уильяму приходилось еще тяжелее. Да, он был крупнее меня, но не привык ходить пешком – обычно он ездил в повозке или верхом. Я дождался, пока он меня догонит, и хлопнул его по спине.

– Мы справились, брат.

– Я позабыл, какой крутой здесь подъем, – отозвался Уильям. – Нам нужно добраться до Клиффорда.

Мы двинулись дальше. Лес преимущественно состоял из ольхи, ясеня, ивы и буков. Кое-где сохранились искривленные дубы, напоминавшие горбатых ведьм из давних времен. Люди безжалостно обкромсали ивы – прутья годились для постройки домов и возведения изгородей. Ольху и ясени тоже обрезали – ветки шли на кровлю и древесный уголь. Примерно в миле от реки я снова остановился. Несмотря на холод, я сильно вспотел. На вершинах холмов, в тени больших камней лежал снег. Я посмотрел на солнце – грело оно слабо, но солнечные лучи поднимали настроение. Прошло около трех часов с того момента, когда мы покинули Эксетер.

Он брел еще медленнее, чем раньше, еле передвигая ноги, и я остановился, чтобы подождать его. Обернувшись, я увидел, что Уильям стоит, прислонившись к дереву и утирая пот со лба. В тревоге я направился к нему и заметил, что его вырвало – желтые капли покрывали сухие листья дерева и его бороду.

– Держись подальше от меня, – прохрипел он. Лицо его побагровело. – Не подходи ко мне!

– Уильям, что с тобой?

– Я вспотел, как жирная свинья. У меня болят подмышки. И меня тошнит. Как ты думаешь, что со мной?

Мне стало ясно, что смерть нагнала нас.

– Чума поймала меня, Джон. Она уже пожирает мое тело.

Я хотел что-нибудь сказать, но не мог найти слов. Теперь я понимал, почему меня прошиб пот, почему я так ослабел. Ноги моги подкашивались не от усталости и не от голода. Отрава уже струилась по моим венам.

– Но у меня было семь дней, – пробормотал я.