Чужая Земля - Олег Дивов Страница 11

Вот как сейчас.

– А пойдем на реку, – сказал я. – Если ты, конечно…

– Пойдем-пойдем, – легко согласился Калугин. – На реке здорово, я там всегда сижу, когда надо собраться с мыслями. Ты не подумай, что мне здесь не нравится. Я просто больше так не могу.

Я вздохнул – а то вдруг Костя решит, будто я ему не сочувствую, – встал со стола, открыл платяной шкаф. Привычными, отрепетированными движениями, словно и не уезжал, почти не глядя.

Глядел я в основном на портрет Унгали. Оторваться невозможно, до чего хорош.

До чего хороша.

Была бы она просто красивая – но, увы, все намного хуже.

– Ты сам подумай, кто сюда охотно едет и почему, – брюзжал Калугин у меня за спиной. – И какие резоны тут болтаться у дипломата, которому надо расти.

Широкополая легкая шляпа лежала на месте, рядом – «мухобойка», крошечный отпугиватель насекомых. Очень важно, чтобы все было точно там, до миллиметра, где ты оставил, уезжая. Это у нас ритуал.

– Ну мы-то с тобой не за карьерой летели, – заметил я, вешая пиджак на плечики и снимая галстук. – Давай совсем откровенно – мы просто были рады приключению и считали, что нам очень повезло. Напомнить, кто радовался больше всех?

– Приключение кончилось, тебе не кажется?

– Ну так оно должно было кончиться… И началась обычная работа…

Я копался в шкафу, думая, что переодеться в камуфляж было бы разумно, но сейчас каждая минута на счету – Калугин может остыть, а ему хочется многое сказать мне, и надо ловить момент, пока напарник готов откровенничать.

– Это не работа, а профанация. Топтание на месте. Тебе хорошо, тебя хотя бы любят!

– Да кто меня любит, когда экспедиция поголовно уверена, будто я стукач! Это с тобой все обнимаются!

– Я не про наших, – процедил Калугин.

– Хочешь сказать, тебя местные не любят?!

– Не так! – отрезал верный мой коллега.

Я высунулся из шкафа, уже в шляпе, с пристегнутой на воротник «мухобойкой», и хотел поймать Костин бегающий взгляд – глаза у напарника не на месте, он чувствует себя виноватым передо мной и теперь старается переложить вину на людей и обстоятельства. Что значит – не так его любят? А как его должны любить?.. Но Калугин стоял у дверей, а со стены на меня смотрела Унгали.

Ничего, кроме «вот такая хреновая у нас работа», в голову не шло.

– Вот такая хреновая работа! – пробормотал я, уставившись на портрет, словно загипнотизированный.

– Если хочешь, я сниму его. Это два слоя герметика, черный поверх белого, их можно просто срезать и скатать в рулон.

– Даже знать не хочу, откуда у русского дипломата герметик в таком количестве.

– Со склада, вестимо.

– Коррупция?

– Я бы скромно назвал это бесхозяйственностью.

– То есть банальная кража. Во дворце тебя такому не учили.

– Во дворце плохому не научат. – Калугин подошел и встал рядом. – Хочешь верь, хочешь, нет, еще и поэтому я не хочу возвращаться сюда. Они совсем как мы, но гораздо лучше нас. Особенно новое поколение, дети Тунгуса и их ровесники. Чистые, верные долгу, порядочные…

– Ага, и голову проломят любому, кто показался им непорядочным.

– А почему бы и нет!

– Очнись, Кость, это мафия, – сказал я. – Мафия всегда со стороны выглядит намного привлекательней, чем любая госструктура.

– Но мы-то знаем ее изнутри!

– Ну знаем. Обязаны. Задача у нас…

– Да к черту такие задачи! – отрезал Калугин. – Буду сидеть в офисе, а эти кукольные черные мордашки забуду как страшный сон.

И отвернулся от портрета несколько резче, чем полагается в приличном обществе.

Унгали смотрела на нас и, наверное, думала, до чего же мы смешные.

Беда с местными аристократами, очень славные они люди. Мы с Калугиным знаем их, как никто. Уверен, разведка изучила их повседневную жизнь намного подробнее и может посекундно доложить, что происходило во дворце и его ближайших окрестностях тогда-то и тогда-то. Зато наша работа – хреновая, прошу заметить, – предполагает тесные и даже неформальные контакты с объектом. В идеале – доверительные и теплые. Но каждую секунду ты обязан быть начеку и помнить, что с тобой работают тоже. Увы, дружба официальных лиц – не более чем удобный инструмент решения вопросов, и вся история Земли это доказывает. А пресловутая «ценностная политика» со всеми ее гуманными лозунгами была такой же выдумкой пиарщиков, как и сами «общечеловеческие ценности», ради которых так легко начинаются ковровые бомбардировки. Не бывает дружбы между странами, и братских народов не бывает, забудьте. Есть только интересы выживания нации, и поступиться ими ради личной симпатии немыслимо. «Хороший парень» – наша профессия, но совсем хорошим парням, наивным или легко управляемым, в нее путь заказан. Съедят. И плевать, что съедят тебя лично – страну твою могут слопать, а ты и не заметишь как.

Но куда деваться от простого факта, что на исследованной нами части «Зэ-два» в силу объективных причин – например, легкой избыточности кормовой базы, и это лишь то, что на поверхности, – сложился уникальный социум с четкими и мудрыми правилами игры. Здесь все до того хорошие, даже которые плохие, что первая мысль – нам встретилась искусственно выведенная и управляемая цивилизация, в нормальных условиях так просто не бывает. Где-то под землей сидят зеленые человечки и рулят черными.

Кстати, зеленых человечков мы активно ищем, хотя бы следы. Ну явный же «посев» тут был. Гоминиды не успели бы так развиться естественным образом. На планете по всему примерно миоцен, и вдруг – высокоразвитая разумная жизнь.

Нет, на «Зэ-два» не рай и не утопия. Да еще и слишком жарко летом. Но чертовски здорово. Нам очень нравится.

И народ здешний красив телом и душой. А отдельные экземпляры хороши, чего уж там, прямо до дрожи в коленках.

Кто не работал с Тунгусом и его ближним кругом, просто не может представить, как приятно – и в то же время трудно – иметь дело с такими людьми. С ними тепло. Но иногда чувствуешь себя невообразимо глупым. Нет, ты не всегда был дураком, это вбитые в голову стереотипы земной цивилизации сделали из ребенка тупое жвачное. Или тупого хищника. На Земле выгодно быть ограниченным, так жить легче.

И все неожиданности, что нас ждали на «Зэ-два», преподнесла нам отнюдь не планета и не ее жители. Проблемы сидели у землян в головах, а здесь уже вылезли наружу во всей своей неприглядности.

– Пойдем, – сказал Калугин. – Успеешь еще налюбоваться. Я и не думал идти сегодня на реку, а теперь хочу. Посидеть на берегу… Проститься.

Да чтоб тебя. Ну зачем такая трагическая интонация?

Я надвинул шляпу на глаза, повернулся кругом через левое плечо и шагнул за дверь, в жару.