Метро 2035. Бег по краю - Ольга Швецова Страница 11

– Вот поэтому я вам предлагаю очень неплохую партию. Офицера Рейха. Молодого, в меру симпатичного балбеса. Вы же понимаете, что я не могу вас поселить к нему в палатку без веского основания.

Катя открыла было рот, но штандартенфюрер ее перебил:

– Разумеется, я не настаиваю, чтобы брак был натуральный. Мне достаточно и фиктивного, но думаю, в этом вы и сами без меня, старика, разберетесь.

– А… – Она кокетливо покосилась на «жениха». – Согласен?

Штольц улыбнулся. «Вот чертовка, маленькая, а как глазками стреляет. Нет, спекся Федя, не устоит его защита».

– Обер-лейтенант Шмольке, вы согласны?

Федор совсем стушевался. Он никак не ожидал, что его жизнь так круто даст зигзаг.

– Ну, если надо…

– Ты, Федя, не юли. Прямо давай ответ. Офицер СС обязан иметь безупречный моральный облик, а меня твое неопределенное семейное положение давно напрягает. Хочешь, чтобы тебя рейхсканцлер поуговаривал привести свой статус в надлежащее для национал-социалиста состояние?

– Чего сразу рейхсфюрер? Согласен я, согласен. Делать ему больше нечего, только…

Что «только» Георгий Иванович не дослушал.

– Ну, вот и славненько. У нас товар, у нас же, как говорится, и купец. Все очень удачно получилось, – он потер руки, словно провернул только что хорошую сделку. – Теперь быстренько бегите к гауляйтеру Вольфу на Пушкинскую и оформляйте соответственным образом свои отношения, а там, Катерина, можете переезжать в палатку Федора.

Шматков был настолько обескуражен, что, пропустив мимо ушей свое имя, растерянно вышел вслед за Катей из кабинета, так и оставив горячий чайник на полу.

Штольцу многое приходилось делать во имя работы, но был ли он вправе решать подобные вопросы? Впрочем, как он и сказал, молодые люди разберутся сами. А Катерину после потери кормильца будет вынужден взять на попечение Рейх, и тут не церемонятся с девушками. Конечно, публичным домом он Катерину, скорее, пугал, но по распоряжению руководства ее выдадут замуж принудительно. И не факт, что за хорошего парня. Неженатых офицеров хватало, и всех нужно чем-то премировать да и обеспечить сохранение правильного генофонда. Накатила волна омерзения, редко с опытным разведчиком это случалось, но к некоторым вещам невозможно привыкнуть никогда. Можно притерпеться к смерти, убийствам, пыткам, но не к подобному цинизму и обращению с людьми, как с племенным скотом. Даже с людьми «чистой» расы. Рейх – бездушная машина, работающая четко и отлаженно, механизм. В этом его огромная сила. Но и в этом его слабость. Ведь каждый механизм можно разобрать до винтика, узнать, как он устроен, определить места, где конструкция наиболее уязвима. Годы и годы он изучал эти шестеренки и валы, то ускоряя их вращение, то замедляя, докладывая центру о своих результатах. И оставался здесь, потому что ни один агент не смог бы достигнуть тех же успехов. Только немец Штольц сумел проникнуть так глубоко в систему, он, агент Ментор, стал для центра незаменимым. Сожалел ли он об этом? Георгий Иванович порой и сам не мог ответить на этот вопрос. Одно знал точно: винтиком в механизме он не стал! Еще не стал. Пусть даже сумел убедить в этом недоверчивого рейхсфюрера, вжился в роль, но продолжал играть. Наверное, единственный профессиональный актер в этом любительском театре русских недогерманцев.

Станция Пушкинская – самая ухоженная из транспортного узла Рейха – использовалась исключительно как жилой сектор государства. На сером полу стояло множество палаток и грубо сколоченных домиков, которые прижимались к белым – обложенным под мрамор плиткой – квадратным столбам, ютились в арочных проходах на перроны, почти полностью загромождая их собой. Под закопченным, некогда побеленным потолком тускло горели несколько лампочек накаливания, погружая станцию в полумрак. Открытый огонь на станции был запрещен, поэтому в самом дальнем ее конце стояла небольшая чугунная печь, на которой все желающие могли разогреть пищу, вскипятить воду для чая или просто посидеть погреться. Дым из печной трубы со свистом засасывался в зарешеченное отверстие вентиляции, за которым был слышен гул вентиляторов. Станция оставляла очень приятное впечатление. Кругом было чисто, и аккуратные ряды палаток и домиков подчеркивали, что люди здесь живут долго и никуда уходить не собираются. Обычная станция, может, чрезмерно чистая и ухоженная и слишком тихая для жилой, да люди ходят будто боятся, что их услышат: осторожно, бесшумно, как тени, скользят по станции. Сделают свои дела и быстро ныряют в свою палатку, не желая лишний раз обратить на себя внимание. Зато порядок кругом.

Уже через пятнадцать минут после того, как Катарину увел человек из аналитического отдела разведки, в жилом секторе станции Пушкинская появилась группа людей в черной униформе, возглавляемая толстым человеком с круглым лицом. Комендантша общежития стояла рядом с ним и заговорщицки шептала тому что-то на ушко, указывая на пустую палатку Гордеевых. Тучный мужчина, на животе которого даже униформа не сходилась, кивал с серьезным видом, зыркая маленькими и умными глазками на заплывшем жиром красном лице по сторонам, после чего распорядился двум своим сопровождающим обыскать палатку.

Один из подручных, худой, как палка, с остреньким личиком, похожим на крысиную мордочку, «нырнул» за полог и деловито осмотрелся. Быстрыми движениями ощупал вещи, проворно осмотрел скудную обстановку, не забыв заглянуть в кастрюльку с супом. Несколько секунд принюхивался, после чего, макнув палец в варево, облизал его и застыл, словно анализируя молекулярный состав неизвестного отвара. Хмыкнув, он закрыл кастрюлю крышкой и принялся исследовать матрасы, лежавшие на полу. Так ничего и не обнаружив, он вернулся к столу и, выудив из сапога ложку, размашисто зачерпнул прямо из кастрюльки самую гущу с черными наваристыми грибами. Запихав целую ложку в рот, он блаженно закатил глаза, но, будто бы опомнившись, вытер ее о лежащее на постели одеяло и выскочил из палатки.

– Ну, что так долго? – толстый начальник аж притоптывал от нетерпения. – Нашел что?

– Нет, шеф, – крысомордый с сожалением посмотрел на кастрюльку, оставшуюся на столе внутри палатки. – Чисто все.

Начальник отдела безопасности, гауляйтер [1] станции Чеховская Тарас Михайлович Банный скептически хмыкнул и одернул расстегнутый черный китель, из-под которого выпирало пузо в черной рубашке. Он сам лично решил поприсутствовать при обыске, как только услышал, что девчонку увели в отдел разведки, а брат ее исчез из Рейха при невыясненных обстоятельствах. А когда до него еще дошла информация об инциденте в туннеле в сторону Полиса – мозаика сложилась. Он прямо всем нутром ощущал, что Штольц мутит какую-то свою игру, и как минимум хотел быть в курсе событий. В кои-то веки у него появилась возможность прищучить этого верткого и скользкого немца. Слишком он правильный, не подкопаться, как начальник местной СБ ни старался, он не нашел на Георгия Ивановича ни одного компромата. Весь опыт работы в аналоге гестапо говорил Банному, что так не бывает. А значит это только одно: Штольц что-то скрывает, причем настолько профессионально и искусно, что бросает вызов профессионализму его – Тараса Банного. И гауляйтер Чеховской Тарас Михайлович Банный должен знать, что именно. Он даже завел на начальника аналитического отдела разведки целое дело, которое хранил в личном сейфе и скрупулезно собирал в него все, что касалось Штольца. Результат получался до тошнотворности благоприятным. Благоприятным для начальника аналитического отдела. Хоть на Доску почета вешай его фотографию, будь такая в Рейхе. Но вот, наконец, такая зацепка. Появилась ниточка – Гордеевы. Ниточка, за которую можно потянуть и вытащить огромный комок темных дел Штольца. Правда, пока у Банного, кроме внутренней уверенности, что тут что-то нечисто, ничего не было. Но будет… он докопается… землю будет рыть, до самого ада докопается, как эти… червепоклонники на Тимирязевской. Он строго посмотрел на своих помощников и тихо произнес: