Последний рубеж - Федор Вахненко Страница 12

– Почему арты не в контейнерах?! – прорычал крепко сложенный пулеметчик, ранее требовавший остановиться. Пока его товарищ наблюдал за дорогой к Заводищу, здоровяк держал Седого на прицеле. – Сборки лепишь?

– Чего? – опешил скиталец. Так называемые сборки артефактов были популярным мифом среди новичков. Мол, можно каким-то образом соединить пару-тройку минералов с удивительными свойствами и получить один, вобравший в себя все их достоинства и устранивший недостатки. Но, к сожалению, сталкеры знали об артефактах слишком мало. За больше чем десяток лет никто так и не догадался, каким образом их можно скрестить. Да что там скрестить – хотя бы использовать «батоны» в качестве долговечных батареек.

– Ты че, глухой?! – все не унимался черный с пулеметом. – Сборки…

– Отставить, рядовой Иванцов! – начальник караула оборвал его резким взмахом ладони. – Все нормально, сталкер. Можешь проходить.

Пока Седой собирал свои пожитки в рюкзак, старший часовой вытащил потрепанную, покрытую царапинами ручку через дырку в кармашке, расположенном сантиметров на пять выше локтя. Парой размашистых, неряшливых движений рубежник подписал смятый пропуск и, подождав, пока скиталец закончит со своей поклажей, протянул ему бумажку.

– Оружие не заряжать, – проинструктировал охотника за артефактами черный. – Шмалять разрешено только в «Кализее». Нарушение карается расстрелом. Усек?

Молча кивнув, сталкер сунул документ в карман и двинулся в глубь Заводища.

– Эй, ты! – Рядовой Иванцов просверлил спину скитальца стеклянным, переполненным ненавистью взглядом. Взглядом бешеной собаки. – Я тебя запомнил, гондон! Слышал?!

Седой даже не обернулся. Вряд ли черный станет стрелять ему в спину. Желающие выслужиться товарищи мигом сдадут его начальству, а в «Рубеже» с отъявленными психопатами разговор короткий. Так что здоровяку только и оставалось бессильно сотрясать воздух…

Пройдя по вымощенной асфальтом дорожке до поворота налево, сталкер оказался перед одноэтажкой с ветхой треугольной крышей. Над пустым дверным проемом – криво намалеванная черная стена на незаконченном красном фоне и подпись: «Рубеж». Внутри – люки, куб с электрощитом, похожие на цистерны непонятные приспособления, ржавая решетчатая платформа с изъеденными коррозией перилами. Сложно понять, для чего прежде использовалось это помещение. Слишком многое украдено, распилено на металл и благополучно продано. То, что осталось, напоминало скорее покрытые плотным слоем пыли декорации какого-нибудь фантастического фильма, чем вполне реальные производственные механизмы. Чем бы они ни были лет тридцать назад, теперь эти агрегаты способны только на одно: подливать масло в огонь фантазии любителей теорий заговоров и контактов с внеземными цивилизациями.

Стоило Седому покинуть здание – и перед ним выросла очередная постройка, прямо на голых кирпичах которой было выведено «КАЛИЗЕЙ». Местная гладиаторская арена, где в стельку пьяные бродяги кормили друг друга свинцом на потеху публике. Перед ней как раз столпилось человек десять нетрезвого народу, бессвязными воплями празднующего победу своего фаворита – не зря все-таки на него поставили. В нос Седому ударил стойкий запах перегара – вернувшиеся после долгой и опасной вылазки сталкеры редко отказывали себе в удовольствии пропустить бутылочку-другую.

– Се… Седой? – промямлил один из отмечающих – высокий лысый мужчина в чем-то залитом камуфляже. Его левое ухо отсутствовало практически наполовину – метка, оставленная когтями порожденного Зоной монстра. Звали бродягу просто и незатейливо – Рвач. – Ты?

– Я, я, – отмахнулся тот.

А потом…

В мгновение ока подпитая физиономия знакомого бродяги сменилась на добродушное лицо Панаса – крупного торговца, бармена и по совместительству владельца всех развлекательных заведений на Заводище. Застроенная улица вмиг стала душным баром, пропитавшимся специфическим ароматом дешевого алкоголя, еды быстрого приготовления, не стиранной неделями одежды и давно не мытых тел. Не спасали даже два настенных вентилятора, обеспечивавшие приток воздуха с улицы.

Удивительно, но Седой не помнил, как он пришел в «150 рад». Он не помнил, как захмелевшие скитальцы встречали его громкими овациями. Последнее, что отпечаталось в его памяти, – слова бармена:

– А я тебе говорил. Говорил ведь? Не для тебя это.

Сталкер не помнил, как с горечью признал: «Не для всех нас». Не помнил, как заснул на полу бара, прямо в луже собственной рвоты. Не помнил, как рассказал всем о своей жизни на Большой земле, ставшей для него невыносимой мукой. Не помнил, как пытался донести до пьяных коллег, что их всех заманили в Зону, создав иллюзию свободного мира. Иллюзию вседозволенности. Хозяевам нужно, чтобы кто-то собирал для них артефакты, и ради этого они готовы сломать десятки, даже сотни человеческих жизней. Для таких, как Седой, не было дороги назад. Там, среди простых людей, они были никому не нужны. Для всего остального мира они давно мертвы. Пропали без вести. Однажды вышли из дома – и больше не вернулись. Совсем как тот примерный семьянин, Упырь. Он тоже был там. Его куртка топорщилась, обозначая примотанный к телу артефакт, а глаза покрывал красный лабиринт лопнувших капилляров. Этот человек провел среди аномалий и мутантов больше четырех лет – дольше, чем кто-либо из ныне живущих бродяг. Но Упырь дорого заплатил за свое поистине феноменальное везение. Много раз бросаясь в радиоактивные пятна в попытке достать очередной артефакт, он заработал хроническую лучевую болезнь. Повышенная зябкость и боли в руках и ногах стали его постоянными спутниками. Злоупотребление алкоголем и в корне неправильное питание привели к язве не то желудка, не то двенадцатиперстной кишки. Не единожды излеченные артефактами пулевые ранения вылились в проблемы с почками – говорят, из-за этого он и получил свой знаменитый взгляд, взгляд живого мертвеца. И где-то там, в этих опутанных красной паутиной глазах, можно было разглядеть плававшие в море пьяного угара нотки отчаяния. Упырь знал, что умирал. Он понимал, что скоро его время подойдет к концу. Артефакты не могли его излечить, лишь отсрочить неизбежное. Он искал спасение в пьянстве, старался хоть на пару минут забыть о своей печальной судьбе и с каждым месяцем все больше погружался в пучину безумия. Упырь был живым примером того, во что в конечном итоге превращала человека Зона, и в то же время он был чуть ли не единственным, кто не пытался оборвать речь Седого. Не пытался вставить едкий комментарий или грубую шутку, понятную только ему. Распинавшийся об открывшейся ему правде сталкер этого не помнил. В его сознании знаменитый бродяга так и остался просто сумасшедшим, которому повезло родиться с редкой способностью чувствовать аномалии. А между тем Упырь был одним из немногих, кто понимал, о чем тогда говорил Седой. Потому что знал: если бы ему предложили вернуться назад и отказаться от похода в Зону, он бы непременно это сделал. Он бы с радостью забыл все те ужасы, которые навещали его каждую ночь. Забыл разорванные когтями трупы, забыл брошенных умирать напарников. Забыл лица людей, чью жизнь он собственноручно оборвал. Но он не мог. Без крепкой дозы спиртного Упырь не мог даже заснуть. Он стал наркоманом, зависимым от алкоголя, артефактов и военных стимуляторов. Без одного он не сможет отдохнуть и хоть немного восполнить ресурсы истощенного организма, без другого болезни сожрут его изнутри за несколько недель, а без третьего он не сможет зарабатывать. Не сможет составить конкуренцию остальным обитателям Зоны, и даже уникальный дар его не спасет. Перед каждой вылазкой Упырь вынужден был принимать ударную дозу стимуляторов, чтобы банально не валиться с ног от усталости и успевать реагировать на выпрыгивающие из кустов опасности. У него не было миллионов, которые обещали на сталкерских форумах. Все свои деньги он тратил на медикаменты, снаряжение и еду с выпивкой. За артефакты неплохо платили, но задранные в несколько раз по сравнению с Большой землей цены на все необходимое не давали скитальцам становиться богачами. Копя деньги на безбедную старость, бродяги не замечали, как медленно становятся такой же частью Зоны, как и аномалии с мутантами. Не замечали, пока не становилось слишком поздно…