Авианосцы - Владимир Контровский Страница 12

Кайзеррейх деловито пришивал к мундиру Великогермании, надетому на мускулистое тевтонское тело, цветные лоскуты расползшейся Австро-Венгрии, бесхозно разбросанные по мостовым европейских столиц. До вооружённых конфликтов пока не доходило – вопросы решались на дипломатическом уровне, где призывы помочь германоязычному населению, угнетённому бессовестными чехами и поляками, соседствовали с девизом «Кайзеррейх есть законный наследник и правопреемник Священной Римской Империи!». Война пока ещё не грянула, но она уже вызревала: дым заводов Рура сгущался и обретал форму, превращаясь в стальные слитки танков и тяжёлых орудий.

В кайзеррейхе, памятуя баррикадные бои начала двадцатых годов со сторонниками «русского пути» и учитывая воинственную популярность нацистов, не скрывавших своего желания подвинуть «старика Вильгельма», нашли действенное средство борьбы с кризисом. Экономика Германия была жёстко централизована и милитаризована – военно-феодальное государство, каковым являлся кайзеррейх, оказалось отличным инструментом для обуздания стихии рынка и аппетитов всех его участников. Статус армейского офицера в Германии был неизмеримо выше статуса удачливого торговца, и лозунг «Пушки вместо масла» не вызывал резкого протеста у Фрицев и Гансов. К тому же германские пушки можно было обменять на русское масло – такой обмен устраивал обе стороны. И кайзеррейх вооружался, готовясь потребовать у кое-кого оплаты старых счетов, и не слишком жаждал американских кредитов – их заменило бартерное сотрудничество с Народной Россией, незатронутой кризисом.

Здраво оценивая масштаб «германской угрозы», США лихорадочно искали выход из создавшегося положения. Дядя Сэм давно прижал прекрасную Францию в гостиной Европы, как называли пространство между Пиренеями и Рейном, и властно запустил ей руку под юбку, ощупывая соблазнительные округлости прелестницы и прикидывая, в какой позе её попользовать. Мадам время от времени попискивала, изображая оскорблённую невинность, и тогда Дядя Сэм указывал ей на север, где угрюмо ворочался тевтонский варвар, до глаз закованный в крупповскую броню: мол, я тебя подарками дорогими одариваю, а это чудище железное тебя попросту изнасилует, и спасибо не скажет. И прекрасная Франция вздыхала, томно закатывая глазки, и снова падала в цепкие объятья сухопарого заокеанского ухажёра. Американские кредиты были ей необходимы, чтобы хоть как-то залатать дыры в экономике и сгладить социальную напряжённость – социалисты прямо называли правительство Блюма «правительством национального предательства», и на Елисейских Полях во весь рост маячил призрак Парижской Коммуны.

В награду за покладистость США намеревались сделать Франции ценный подарок – Испанию. Как союзник кайзеррейха Испания Америку никак не устраивала, а в качестве французского вассала страна коррид и серенад могла служить континентальным плацдармом для высадки американских дивизий в надвигавшейся войне. Под лозунгом «восстановления демократических свобод» готовилось вторжение в Испанию французских войск, а на случай недовольства Италии французские субмарины (те самые, «ботанические») уже крейсировали у Таранто и Бриндизи, выцеливая стеклянными глазами перископов итальянские крейсера. Однако Франко оказался не так прост: не желая оказаться между американским молотом и германской наковальней (кайзеру нужны были военно-морские базы в Бискайском заливе и Гибралтар, ключ к Средиземному морю), он объявил политику национального примирения. Побеждённых республиканцев никто не преследовал, а марокканцев, изрядно докучавших своими бесчинствами мирным гражданам Кастилии, Франко быстренько выдворил восвояси – гонять по Сахаре верблюдов. Несколько таборных вождей, пожелавших вместе со своими подданными навеки поселиться на испанской земле, которую они считали отвоёванной у неверных, погибли при загадочных обстоятельствах – то ли были убиты разбойниками, то ли растерзаны свирепыми хищниками, неведомо как объявившимися на берегах Гвадалквивира, – и «марокканский вопрос» был закрыт. Повод для вторжения исчез, Франция осталась без подарка, а Испания каудильо сохранила нейтралитет (по крайней мере, официальный).

Италия тоже попыталась наложить руки на австрийское наследство, но руки эти у неё оказались коротки. Югославянские республики, припомнившие Италии её бездействие при разгроме Сербии, решительно воспротивились намерениям дуче, и тот не решился посылать своих берсальеров на горные склоны. Вместо этого Муссолини (по примеру Венгрии бравого адмирала Хорти) поспешил уверить кайзеррейх в своей искренней симпатии и фактически признал себя вассалом Великогермании (выговорив себе за это Грецию, которую, впрочем, надо было ещё взять).

Но в самом неприятном положении оказалась Англия, снедаемая тоской по былому величию, жаждой сохранить свою шатавшуюся империю, «над которой никогда не заходит солнце» (или хотя бы её видимость), презрением к «проститутке Франции», страхом перед растущим могуществом Германии и неприязнью к США, нагло предавших «англосаксонских братьев» в ходе Мировой войны и воспользовавшихся их слабостью после неё (забывая при этом, что ученик всего лишь хорошо усвоил политические принципы учителя и творчески их применил). Британия и рада была проводить самостоятельную политику, привычно жертвуя кем угодно ради своих интересов, да здоровье не позволяло – без американских кредитных инъекций английская экономика начинала задыхаться и кашлять надрывно, хотя те же самые кредиты, использованные для надувания мыльного пузыря биржевых спекуляций, ввергли Соединённое королевство в жесточайший финансовый кризис, от которого его корёжило не меньше, чем США, его бывшую и «неблагодарную» колонию.

Британия уже не могла держать в узде свои прочие колонии (не менее неблагодарные) – империя разваливалась. Бурлил Ближний Восток – турецкие аскеры, топча бунтующие племена бедуинов, соревновались с иранскими сарбазами за право подмять под себя Египет, а у Британии уже не было сил, чтобы одним грозным пушечным рыком разогнать их всех по углам. Япония откровенно точила катаны на Сингапур и, страшно сказать, на Индию; Море-Среди-Земель перестало быть английской вотчиной и вежливое послушание доминионов грозило в любой момент обернуться открытым неповиновением британской короне. Англия, желчно глядя по сторонам, прикидывала, куда ей податься – по всему выходило, что кроме как к заклятому заокеанскому другу прислониться не к кому: изрядно потускневшее величие Британии упало в цене и уже не принималось к оплате ведущими банками Европы.

Сыграли свою роль и давние деловые связи между Сити и Уолл-стритом, которые не смогли разорвать никакие конфликты, – Британия нехотя пристраивалась в кильватер США, приберегая, однако, увесистый камень за пазухой, чтобы при случае от души врезать им по откормленному затылку Америки.

Сложившаяся европейская конфигурация не нравилась Соединённым Штатам, однако Америка воздерживалась от резких телодвижений, и немаловажной причиной этого была неясная позиция Народной России. Русские исправно выплачивали проценты по кредитам и с самым простодушным видом подписывались на новые займы, но в американских деловых кругах нутром чуяли недоброе. Народная Россия вежливо, но твёрдо отклонила предложения о выкупе контрольных пакетов акций предприятий тяжёлой промышленности, построенных с американской помощью, и несмотря на заманчивые обещания золотых гор, омываемых кисельными реками с молочными берегами, не изменила своей внутренней экономической политики: на откуп частному капиталу отдавалась кондитерские и парикмахерские, лавки и магазины, пошивочные и обувные мастерские и сфера услуг, а во всех стратегически важных отраслях, включая добычу полезных ископаемых, допускалось только его долевое участие. И Россия, невзирая на высказываемое вслух неудовольствие США, продолжала сотрудничать с кайзеррейхом, и контуры этого сотрудничества всё больше напоминали союзнические. Это не оставалось незамеченным, и Америка всё чаще задавала себе вопрос: а так ли просты эти «монголо-татарские казаки», как кажется?